Туда, где кончается Лес

Ненадолго погруженного в размеренный пасторальный быт,

Ненадолго уснувшего и зревшего идиллии,

Украшали сушеными веточками лаванды и розмарина окна,

Замешивали тесто с красным вином и специями,

Чтобы в каменных печах ближе к полудню испечь ароматный хлеб.

А богиня ночи опускала свой дымчатый плащ на Флердеруж,

Укрывала королевство от холодного вечернего ветра.

В небе мерцали первые звезды, а на земле — переговаривавшиеся светлячки.

Многочисленные огоньки, смертные и космические,

Отражались в украшениях и блестках на платье Симары,

Не королевы и не принцессы,

Ставшей на день царственной особой.

День уходил, оставляя мнимой принцессе и королеве-притворщице

Драгоценные камни, платье и туфельки

На память о коронации,

Которой не было,

На память о никогда не существовавшем празднике с тысячами приглашенных,

На память о вымышленной встрече с принцессой Камиллой и ее советницей.

Или все это однажды было?

В каком-то забытом отрезке времени,

В распутанной нити судьбы, сжатой дрогнувшей рукой Мойры?

Симара размышляла.

Блики разноцветных светлячков в ночи ослепляли ее,

Как мгновенно гаснувшие вспышки и отблески воспоминаний.

Ей было намного легче дышать, проще говорить и улыбаться,

Когда она жила без странных сомнений

И мыслей о том, кем она была до встречи с Милордом.

Она ждала момента, когда снова сможет

Расчесать свои волосы волшебным гребнем,

Дабы локоны сделать длиннее, а память — короче,

Как по спутанным алым дорожкам,

Протянуть все воспоминания об ушедшем дне гребнем вдоль распущенных кос своих,

Вымести прочь из сознания все минуты катившегося в ночь дня.

Рядом с Симарой шел Нан,

Помогавший ей переступать могучие корни дубов и лип,

Проносивший ее на руках над лужами и сбегавшими со склонов ручейками.

Скоро на небосвод должна была выплыть Луна.

Еще незримая, уже отнимала она краски у румяного лица де Рейва,

Делала горячее его холодную кожу потомка викингов и шаманов,

Готовясь испепелить в ночь Чёрно-Белой Луны.

Из шута он перед каждыми сумерками

Вдруг превращался в больного,

Пораженного хворью и тяжкими думами.

Он слабел и шаг его замедлялся.

Но Симара, даже увлеченная своими мыслями,

Заметила это.

Симара: Ты бледен,

И кашель дерет тебе горло.

Что с тобой сделалось, Нан?

Тот, кого не страшат холода и местные зимы,

Оплошал и позволил себе простыть?

Как же целебные травы мои сразу тебя не исцелили?

Скажи мне, ты болен?

Де Рейв: Ха! Это так же смешно,

Как попытки Вольфа и Алексы,

Будь все их маски прокляты,

Стать настоящими артистами.

Я здоров. Как может быть тот,

В ком течет кровь северных воителей,

Поддаться хвори?

Луна, верная приятельница колдунов и ведьм,

Любит иллюзии.

Она еще не взошла,

Но обманчивый белый свет ее уже застилает землю,

Вот тебе и мерещится,

Что кожа моя потеряла свои цвета.

Не верь ей! Не поддавайся на эти уловки.

Ты — будущая бабочка на торжестве цветов и крыльев свободного полета,

А не наивный мотылек,

Который летит к Полумесяцу,

Веря, что его свет согревает, как солнечный,

Но сгорает во время самого приближения

Или падает без чувств на середине долгого пути.

Вот что, Симара,

Давай-ка я отвлеку тебя,

А то вдруг здесь, как и в лесах Долины Кристальных Водопадов,

Обитают игривые духи,

Которые пожелают обмануть тебя,

Уже готовую купиться на сумеречные иллюзии?

Взгляни на небо: жаркое пламя заката обносит лунный белесый снег!

Каждую ночь одно светило сменяется другим,

А ведь когда-то они были вместе.

Ты не знаешь, а богам нашего пантеона это известно:

Луна — это юноша, а Солнце — прекрасная девушка.

Они любили друг друга больше всего в целом мире,

Они клялись всегда быть вместе.

Но чернокнижник Манцинелл,

Пугающий всю землю и все ее края,