Туда, где кончается Лес

Ты, зверь в груди моей!

Ты, худший из монстров,

Которого не убить даже охотнику де Микелло,

Послушай!

Услышь меня!

Проникнись жалостью к ней и ко мне.

Не пробуждайся, не открывай своих глаз, спи!

Хоть в эту ночь,

В какую она не позволила мне сбежать!

Побереги ее,

Как смеешь ты покушаться на само милосердие?

И позволь мне насладиться

Грезами о невозможном счастье.

Но было поздно: полностью Луна

Явила себя миру

И осветила лес,

В котором ветками сухого куста роз

Переплелись стволы иссушенных деревьев,

Сраженных колдовством Темного Милорда.

Симара спала в своей кровати.

Ночные мотыльки,

Чьи крылья трепетали,

Осыпая деву мерцающей пыльцой,

Кружили у изголовья.

Звезды и Луна

Сквозь витражи пускали

Лучи разноцветных нитей,

Соткавших одеяло для хозяйки дома.

Сверчки и маскировавшиеся под полуночных бабочек и стрекоз феи

Симаре пели о блаженстве упоительного сна,

О том, что дрема — это тот же

Сладостный нектар бутонов цветущего папоротника, маков и терпких роз.

И убаюкивал ее шептанием теплый ветер,

Согретый утренним огнем далеких берегов.

Но нежный сон, покой и приятное забытье

Были потревожены.

Выламывая двери, вломился к Симаре чужак,

И вздохи его наполняли комнату дыханием лютой стужи.

Сонная и опоенная ароматом распустившихся ночных цветов,

Симара не могла его хорошо рассмотреть.

Ее глаза застлали пыльца и блестки.

Тот, кто вломился в ее покои,

Являлся средним между человеком и природным духом.

Он, отлитый точно изо льда,

Был полупрозрачен и имел свечение,

Присущее блуждающим огням и подводным нимфам.

Но тело его было материальным,

Симара слышала, как стучат его сапоги из кристаллов

И видела, как промерзает под его ногами,

Покрываясь инеем и белыми узорами,

Деревянный пол,

Как будто этот тонкий морозный слой должен был стать щитом,

Чтобы защитить живое, пускающее почки дерево от касания холода,

Как будто всей природе был чужим

Дух или человек, проникший в башню колдуна.

Симара испугалась и приподнялась,

Но ей не дал сбежать нежданный посетитель.

Он крепко обхватил ее запястье пальцами, напоминавшими по цвету и структуре

Острые сталагмиты ледяных пещер.

Так близко был холодный незнакомец,

Наполненный всеми грозами и пургой,

Что Симара смогла рассмотреть

Черты знакомого ей лица, в ужасе застывшие словно бы под кристаллической маской

С веснушками из искр и хлопьев снега,

Спрятанные за иссиня-черными, как северная ночь, заиндевевшими локонами волос.

Она увидела корону из ледяных наростов

И беспокойный ворох снежинок,

Вертевшихся за духом,

Как развевающийся плащ.

Под слоем льда, охватывавшим тело,

Ей померещились изгибы темной ткани

И звездочки испорченных водой морскою шпор.

Пронесся холод от скованного запястья

Вдоль всего тела,

Окатывая спину снежной бурей.

Испуганная, она и слова не могла промолвить,

А нараставшая метель,

Затягивавшая сугробами всю спальню

И выносившая из-под пола стеклянные шипы,

Вызывала у нее слезы,

Капавшие на подол не жемчужинками влаги,

Но снежинками и кристаллами.

Симара: О, кто же ты таков,

Нежданный гость?

Моя религия совсем другая,

Я подчиняюсь местным всем богам,

Но я молить теперь готова о пощаде всех нимф, менад и духов южных островов,

Поскольку одного из них напомнил мне ты,

Девичью слабую руку зажавший,

Как в гномьи мощные тиски, как в кандалы для ловли драконов и прочих хищных монстров!

Уж не Аид ли ты,

Властитель края мертвецов и льда глубочайших на земле пещер,

Решившийся похитить Персефону,

Надеясь, что она

Средь льдов твоих посеет семена весны и лучи света?

Холодные наручи твоих пальцев

Сковали замороженным стеклом

Мои запястья розовые,

И стали они белыми, как вьюга,

А вены уплотнились, на этом снегу

Рисуя синие промёрзшие деревья.

Как сжались из-за боли мои пальцы!

Они теперь подобны

Тревожно сгорбленным ветвям гибнущих ив.

О, отпусти меня, молю!

Когда бы знал ты, в чьи проник владенья,

То в сей же час оставил бы меня!

Отпусти мою руку, пришелец!