Туман

– Там Жмыхов вышел, – указала она рукой в сторону дома, пытаясь сглотнуть хоть какую-нибудь влагу в пересохшем горле. – Я решила, что тут будет безопаснее вас дожидаться.

– Вы заплаканы. Он вас обидел? – Заметил с возмущением Егоров, разглядывая её припухшие красные щёки и больные глаза.

Мила встала на ноги и поспешила всех успокоить:

– Нет-нет, это я о своём грущу. Бывает иногда, понимаете, …нахлынут бабские причуды.

Никто не сказал ни слова, но взгляды с сочувствием и тревожными подозрениями были прикованы только к ней.

Егоров подхватил охапку кабеля, а Максим, переложив лопаты на плечо, освободившейся рукой взял под локоть Милу Алексеевну и все вместе они подошли к серой стене дома, где Михаила Анатольевича уже и след простыл. Заслышав треск мотора и, вспомнив про машину с приведением, он вдруг испугался и поспешил скрыться в своей квартире.

Максим осмотрел кронштейн и спросил:

– А это кто сделал?

– Петя мой, – отрешённо ответила Добротова. – Сгоряча. Не разобрался, вот и отрезал.

– Значит, нашёлся твой алкаш, – презрительно сделала очевидный вывод баба Паня и спросила: – Это он трещал?

– Я не знаю. Наверное, – ответила Мила.

– У Жмыхова заседал? – с безразличием поинтересовалась Светлана Александровна.

Мила, закрыла глаза и только печально кивнула головой. Все четверо смотрели на неё и понимали, что недавно здесь произошло нечто неприятное, судя по обрезанному проводу и тому, где оказалась после этого Мила, и в каком она пребывала состоянии. А Валентин, вообще, посчитал для себя, что несколько минут назад, эта женщина совершила какой-то подвиг, в котором ещё следует разобраться. Но мучить, расспрашивая о подробностях, несчастную женщину никто не спешил, потому что все видели, какой измученной выглядела она, и каждый молча, по-своему, восхищался ею. Максим тоже предполагал, что тётя Мила совершила какой-то героический поступок, но в нём ещё и закипала тихая ярость, которая была известно на кого направлена.

– Ну, ладно, пошли все в дом, – скомандовала Светлана Александровна. – Сейчас быстренько накроем на стол что есть, посидим по-людски и отогреемся.

Валентин вскрыл две банки с тушёной говядиной и обжаривал её на сковороде, помешивая деревянной лопаткой. Мила со Светланой Зиновьевой начистили картошку, поставили кастрюлю на огонь и принялись нарезать салат из солёных огурцов маринованного сладкого перца и капусты. Баба Паня выставляла на стол тарелки с рюмками, предварительно протирая их полотенцем, а Максим сидел на стуле у окна и был единственным, кто бездельничал.

Но надо отдать должное, что душевный его труд был даже тяжёл в эти минуты для рядового бездельника. Максим пытался разобраться в себе: – сможет ли он убить человека? В отличие от героя, придуманного известным классиком, Максим не задавался такой честолюбивой теорией, в которой надо проверить себя: избранный ли он из смертных, чтобы вершить самосуд? Выше ли он среднестатистического индивидуума, чтобы устраивать расправу? По сравнению с Раскольниковым (а именно с ним сейчас он себя сравнивал), Максим размышлял намного проще: он пытался себе представить, много ли он пользы принесёт обществу, если избавит это общество от Жмыхова. На уровне города и области…? – наверное, никакой. В масштабе страны…? – тем более. Таких Жмыховых можно стрелять пачками и всё равно будет не так много толку. Они мелкие зажравшиеся исполнители чьих-то интересов, – тех, кто не жрёт, а кушает с особым изыском специальными золотыми вилочками; вот кого надо насадить на шпагу и показывать для устрашения этим Жмыховым, что бы те понимали какие последствия им уготованы, раз уж этих так бесцеремонно…. Тогда и наказание за преступление стерпеть можно.

Но подполковник представлялся Зиновьеву особым неуёмным клопом, заползшим в его маленькое, но очень дорогое ему общество, которое он негласно обещался защищать; вот в этом и была проблема, из-за которой Максим сейчас всерьёз и задумался о преступлении. Обстановка создалась – лучше и не придумать: непроходимый туман, а вокруг близкие преданные люди, которые никогда не предадут. Но существовала и преграда в виде физического устранения Жмыхова. Как это сделать? Пырнуть ножом в живот или нанести удар дубиной по голове? Воспалённое воображение Максима как-то сразу блокировало эти пошлые варианты. В представлении убийства ему виделся только благородный поединок на пистолетах, на мечах, …да, на чём угодно. Но поединок вряд ли мог состояться с таким жалким трусом, как Жмыхов. «А было бы не плохо и по чести», – обречённо мечтал Максим.

Ещё, мысли Максима не могла не затронуть смерть Маргариты Николаевны. Он думал, как ужасно и незаметно для всего мира закончилась её жизнь. Как будто гибель эта произошла за опустившейся театральной занавесью далеко от зрительного зала, или того прозаичнее: – смерть случилась в самой дальней примерочной кабинке огромного супермаркета. С каким наслаждением он лучше бы копал сегодня могилу Жмыхову. Уж они бы с Владимировичем постарались; углубились бы в лес и замаскировали захоронение так, что ежик не заподозрил бы неладное.