Туман

– Не кипятись, – остудил её голос. – Вы все здесь похожи на самок черепах, скрывающие за панцирем свою женственность. Двух пожилых дам понять можно; они давно пребывают в материнской брони. С уходом Петра и ты станешь на сто процентов такой же, а мне бы этого не хотелось, как не хочется и твоим соседкам. Они желают насладиться через тебя тонкостью женских чувств, которые прошли через них когда-то очень давно и теперь напрочь забыты. Они заметили пока оттепель, а им хочется весны.

– Так, Петра больше нет? Он погиб, как Маргарита? – уцепилась совсем не за то Мила, и невидимый собеседник её в этом устыдил:

– Ты больна в своей излишней порядочности, и это доходит до абсурда. Скажи, когда у пациента вырезают омертвевшую гниющую материю, ты беспокоишься о том, куда её сложат и что с ней будет потом? Или ты всё же беспокоишься о выздоровлении человека? С тобой нужно иметь высокое терпение. Я вижу, что есть необходимость ещё немного поговорить о твоей «опухоли».

– Да. Я хочу сейчас покончить с ней, чтобы потом не вспоминать, – входила Мила во вкус разговора уже без робости.

– Тогда мне интересно знать: – когда твои сыновья разъехались, кого ты больше жалела; супруга или себя?

Мила вспомнила свои одинокие страдания в квартире, попытки поговорить об этом с мужем, его грубые высказывания по поводу «женских соплей», и с обидой пробурчала:

– А его-то за что жалеть?

– Ка-а-ак?! – наигранно и издевательски воскликнул «невидимка». – А за его беспробудную внутреннюю пустоту. А за его разломанную тупую игру в хозяина, где ему теперь осталась только роль жалкого тирана. Ты что?! Такая порядочная и милосердная женщина, как ты, непременно обязана жалеть возле себя это ничтожество, но при этом давить в себе всмятку это грубое значение, заменяя его другими понятиями, такими как: несчастный, слабовольный, скучный. В общем-то, мне тоже надоедает его обсуждать; поэтому я и избавился от твоего Петра раньше времени. С такими плебейскими натурами мне никогда не хотелось долго возиться. Опережая твой вопрос, сообщу, что он пока не погиб, но и не жив по твоим понятиям. С ним пока развлекаются духи болот, похожие на него, а дальше…, – это не моё дело. Ну, может, продолжим говорить о тебе?

Мила молчала, пытаясь усвоить полученную информацию.

– Себя ты жалела, глубоко уважаемая в своей больнице, Людмила Алексеевна, когда твои мальчики разъехались, – продолжал звучать голос. – Жалела себя, как вещь. Предположим, как фарфоровую расписную вазу, которой некому восхищаться; её не гладят рукой, а тот, кто к ней прикасался, словно карябал её вилкой. В эту вазу никогда не ставили цветы, а иногда даже использовали её как пепельницу, бросая туда окурки.

У Милы пропадал страх от таких издевательских нападок, и появилась даже несвойственная ей нетерпимость и раздражение, и она спросила с лёгким вызовом:

– Вы дьявол?

– Ни в коем случае, – рассмеялась округа негромким стальным смехом. – К вашим религиям я никакого отношения не имею. Здесь, вы уж как-нибудь сами…. И мне нет никакого дела до твоей веры. Считай, что я чудовище, которое питается вашими эмоциями, слабостями, а деликатесом для меня является ваша сила. Чтобы ты соизмеряла нашу разницу в размерах, сравню тебя с маленькой занятной игрушкой, которая мне очень понравилась.

Последняя фраза вселила в Милу уверенность в благоприятном исходе этого разговора, но могущество невидимого собеседника её по-прежнему поражало и угнетало. И всё же она почувствовала расслабление и осмелилась на провокационный вопрос:

– А Маргарита, тоже была игрушкой, которую вы нечаянно сломали?

– Права, уважаемая Светлана Александровна, – с разочарованием зазвучал голос, – вы с Егоровым очень чувствительны, особенно к не касающимся вас проблемам, и достойны друг друга. Даже вопросы одни и те же задаёте. Но я отвечу тебе, чтобы вам было, что обсуждать с Валентином Владимировичем долгими зимними вечерами. К сожалению, ваша Маргарита умерла задолго до моего прихода. Желток в скорлупе – это ещё не совсем жизнь. А как медику, скажу тебе банальность, что симптомы смерти только и проявляются при жизни, даже если эта смерть внезапная. И кстати, пардон, насчёт «вашей Маргариты». «Вашей» она стала только вчера утром, после биологической смерти. Тоже ведь – занятная метаморфоза, над которой стоит задуматься.

– В моей практике были случаи, когда смерть человека объединяла родственников, – неуверенно привела пример Мила, и получила убедительное продолжение от собеседника: