Туман

В зеркале неожиданно появился участок грунтовой дороги, то место где заканчивались огородные участки, и до трассы оставалась сотня метров. Валентин быстрым шагом идёт в сторону автобусной остановки. Послышался ревущий шум автомобиля. Валентин обернулся, сошёл с дороги на обочину в траву, но не остановился, а пошёл дальше. В нижней части зеркала появился капот жёлтой волги. Машина неслась с бешеной скоростью и вдруг, резко вильнула вправо и с глухим жутким стуком, сбивает Валентина. Того подбрасывает вверх и он, как подбитая охотником утка падает куда-то за пределы зеркального экрана. Картина размывается, и зеркало восстанавливает прежнее отражение; только теперь Мила сидит на скамейке одна и слышится отыгранный недоумённый голос «за кадром»:

– Нет, нет, это монтаж. Пётр на такое не способен.

Обездвиженная, увиденным кошмаром, Мила затряслась и неуверенно спросила:

– Это будущее? Так было бы, если бы Пётр…

– Это зеркало, – перебил её голос, который опять стал немного со стальным оттенком, – оно всего лишь показало, кто из нас выиграл, а кто проиграл. Это ты можешь видеть множество вариантов, а зеркало показывает только один единственный и верный.

Мила сейчас отчётливо вспомнила вчерашнее признание своего мужа в изменах и удивило её то, что она и не подумала даже, что речь могла идти об обычном вранье ради какого-то бахвальства, …куража и искусственного унижения её перед Жмыховым. Она ведь до сих пор не рассматривала такой вариант. А любая другая преданная женщина, прожив столько лет с мужчиной, могла бы, и усомниться, именно такими оправдательными доводами. Но сейчас Милой воспринималось всё однозначно, как голый факт. И она не понимала, зачем вдруг попыталась усомниться в той низости Петра, о которой она знала всегда, но боялась для себя признавать её. Та подлость, которую она только что увидела в зеркале, была, к счастью, несостоявшейся явью. Мила понимала, что Пётр пошёл бы на всё.

– А вы можете мне показать, что стало с Петром? – попросила она довольно-таки спокойным голосом без надрыва.

– Нет, – сухо ответили ей, – он вышел из зоны моих владений и возможностей.

– Мне уже можно его оплакивать? – немного отрешённо спросила Мила.

– Да, если хочешь, – прозвучало кратко, как приговор, и неохотно.

Наступила опять небольшая пауза, но только в разговоре. В зеркале появилось ромашковое поле, замелькали бабочки, и послышалось чириканье и щебетание птиц. Незаметно на фоне травы и цветов проявился старик с кривым посохом и в белоснежном балахоне. Глубокий капюшон скрывал его лицо, оставляя в видимости только длинную седую бороду и рассохшиеся бурые губы едва заметные вверху этого белого клинышка. Губы зашевелились, когда старик начал говорить всё тем же стальным голосом, который с трудом совмещался с появившимся обликом.

– Признаюсь тебе, что мне больше нравиться болтать с дамами. Вы внимательны и чувствительны к словам, да и вообще, к любой информации. Умеете и любите слушать, не то, что мужчины. Тем бы только возражать, вносить в беседу сумбур, невпопад вставлять глупые реплики и задавать нелепые вопросы. Открою тебе секрет благочестивая Мила, пусть это послужит тебе пособием в будущем: – они не умеют стареть. Им, к сожалению или к счастью, это не дано. За личиной любого сморщенного старика скрывается любознательный и капризный мальчишка. Мужчина, совершает поступок, плохой или хороший, и в первую очередь начинает задумываться: какой длины и жёсткости к нему применят кнут или с каким вареньем ему достанется пряник. А как они реагируют на собственные открытия? Внутри себя они скачут, как дети, как баскетбольный мяч, и попробуй не поддержи их в этом восторге, – останешься их врагом на всю жизнь. Вроде бы считается, что мудрость ассоциируется с таким старцем вроде меня. А что такое – эта мудрость? Это юношеская игра воображения, которая с годами если не умерла, то сформировалась в идею, сложилась в толковые фразы и выражения. Я хочу, чтобы ты знала, что настоящая мудрость всегда только женского рода.

Какое-то время, Мила пыталась разобраться в этой философии, но так до конца не поняв её, неожиданно, прежде всего, для себя самой, сделала вывод:

– Значит, стареем только мы, женщины?