Туман

– Вижу, что картинка, потому что у оригинала должен уже быть небольшой животик будущей мамы. А…белые джинсы и такой… бирюзовый обтягивающий топик можно на неё одеть. Я прошу. А то купальник… как-то не оголяет воображение, да и смотреть на неё немного холодновато.

– Да, пожалуйста, – пошли ему на встречу, и девушка тут же предстала перед Максимом в указанной одежде.

– Во-о-о, – любуясь и опускаясь обратно на холодную плиту, протянул Максим. – Возможно, это и была любовь, – сказал он мечтательно, а потом прибавил с грустью: – Особенно, волнительны были первые свидания. Жаль, очень жаль, как-то…. Почему понимание этого приходит только после расставания? Почему воспоминания о потери способны обострять уже неуместные чувства?

– Замечательное открытие для бесконечной печали, – прозвучало с каким-то подначиванием. – А главное, что эти преждевременные страдания, свойственные старикам, у тебя получаются чистыми, наивными и беспомощными, как слезы ребёнка, у которого отобрали игрушку.

– Ладно, ладно, – отмахнулся рукой Максим, пожалев, что разоткровенничался, и с насмешливым раздражением говорил: – Я и сам знаю, как это сопливо выглядит со стороны. А знаешь, со мной в детстве вот какой случай произошёл; мама почему-то раньше хранила ёлочные игрушки не в коробке, а в тяпочном мешке, и я полез на шкаф за этим мешком накануне праздника, и он свалился на пол. Хруст, с которым он шлёпнулся, был жутким. Я, как сообразительный мальчик, не стал высыпать осколки на ковёр, а принялся на ощупь в мешке искать уцелевшие шарики. Порезал всю руку в кровь, а в итоге нашёл только один.

– А ведь очень полезным примером ты меня сейчас угостил, – похвалил его невидимый собеседник и прибавил: – Жаль только, что ты совершал свои поиски в отчаянии и спешке. Имея уже разбитые мечты, нужно своё желание переключить в осторожный режим, тогда и не навредишь себе.

– А я вот думаю: не однолюб ли я? И стоит ли тогда мне с таким комплексом создавать семью? – вновь затронул Максим, вроде бы, уже завершённую тему, продолжая поглядывать на кокетливо красующуюся перед ним девушку.

– Ах, как же ты любишь поломаться, – заговорила вдруг уже девушка своим сочным собственным голосом, отчего Зиновьев непроизвольно вздрогнул, а красавица продолжала принижать его, покачиваясь в танце: – Как же тебе нравится, когда тебя уговаривают, упрашивают. Комплексов себе решил навыдумывать, и ведь сам прекрасно понимаешь, что все комплексы, приобретённые они, или, тем более, придуманные – это всего лишь выпендрёжное оправдание собственной слабости. Хочу поинтересоваться: ты от репчатого лука до сих пор кривишься, как и раньше? На дух его не переносишь? – с лукавым издевательством спросила она и тут же призналась: – А я ведь из принципа нарезала его однажды очень мелко в селёдку под шубой на твой день рождения. Ты схомячил за милую душу и даже не заметил. Ещё ты тогда спросил: почему я так загадочно улыбаюсь. Помнишь? А я триумфально наслаждалась твоей разбитой в прах глупой принципиальностью. И чем оказался незамеченный тобой тот лук? – всего лишь полезным витамином, а не омерзительной гадостью, которую ты себе внушил.

– Вот и поговорили о любви, – разочарованно вздохнул Зиновьев, подозрительно глядя на свою бывшую девушку, и спросил, задрав голову вверх: – Это действительно сейчас её признание или выкраденный тобой элемент из нашего с ней прошлого?

Ответа не последовало, а девушка неожиданно исчезла, растаял и подиум с фонарями и, к испугу Максима, туман отхлынул, а перед Зиновьевым выросла огромная водная стена, от самой земли и граница её обозначилась высоко в небе. Громадное цунами начинало медленно наваливалась на него. Мощь этой гигантской волны Макс чувствовал всем своим онемевшим сознанием и каждой клеткой своего хрупкого тела. В страхе он ощущал себя вовсе не тем камнем на море, о который разбивались волны и приветствовали его когда-то давно, а мелкой сошкой, которую вот-вот унесёт стихия неизвестно куда. Он непроизвольно попятился назад, перебравшись через бетонную плиту, но тут же осознал, что его действия бессмысленны. В данной ситуации спасения уже не было. Тогда он выпрямился во весь рост и обречённо ждал своей участи. Но цунами замерло и, словно из воды послышался вполне добродушный смех, а потом уже прозвучал привычный голос:

– Ты что-то напутал, рассеянный Максим. О любви, мы с тобой не говорили. И как можно с тобой о ней говорить? Я только приблизил к тебе огромную стихию, а ты уже погибать собрался. Извини, но обсуждать любовь у нас не хватит времени, потому что у тебя, как и у любого другого смертного, слишком короткий срок. Тем более, ты личность далеко не творческая. Я разговаривал с некоторыми поэтами, музыкантами и художниками о любви, но и они захлёбывались, когда я чуть больше приоткрывал им объём в этой бескрайней области. Они после этого осознавали, что плавают всего лишь в скромном заливчике любви.

– Ну, так попробуй со мной хоть как-то заговорить об этом. Только без этого наводнения, – с напряжением посматривая на нависшую стихию, попросил Зиновьев.