Туман

– И мне немного жаль. Я не то, чтобы начал привыкать к этой белой слепоте…, просто, чуть тоскливо всегда становится, когда что-то заканчивается. А ведь, согласись, что всё было как-то чинно…, без суеты, каждую минуту ожидаешь опасность, и в этом есть что-то первобытное. А наступит завтра, …потом послезавтра, ты поедешь на свою фабрику, я попрусь в типографию, если, конечно, нас оттуда ещё не выкинули за прогулы. Скукота какая-то ожидается. И даже расскажи кому, всё равно, никто не поверит в то, что мы тут пережили.

– Завтра суббота, – без всякого значения напомнил Валентин.

– Какая разница. Ну, потом, мы будем слоняться среди замороченных и деловых физиономий, и от этой серости, возникнет желание рассказать кому-нибудь о необычном тумане, который приоткрыл нам завесу в потусторонний мир. Ты рискнёшь? Например, я задушу в себе этот порыв, чтобы в здравом уме не оказаться в «психушке», – заявил Максим и поморщился, а потом глаза его заблестели хитрым вдохновением, и он размечтался: – Но представь, Владимирович, когда-нибудь над городом полетит стая розовых фламинго, а я встану рядом с тобой (при слове «встану» Егоров болезненно вспомнил про свои «отсутствующие» ноги), вот так обниму тебя, и с кислой мордой скажу в разинутые рядом рты: – «Ах, какая банальность. Мог бы, что-то и оригинальнее этих бразильских птичек придумать». Народ, разумеется, обратит на нас внимание. Появятся заинтересовавшиеся и какие-нибудь приставучие индивидуумы из этой толпы, но мы с тобой не станем изменять своему скучающему безразличию и только ужимками на лицах дадим им знать, что нам даже лень объяснять что-либо. Они всё равно ничего не поймут, потому что мы, пусть немного, но как-то причастные к этому, а они нет.

– Всё дурачишься, – отказался Егоров оценивать и обсуждать сценическое выступление Максима и, рассматривая в своих руках копьё, сказал: – А ведь от тебя исходит гордыня, молодой человек. Высокомерие. В общем, это грех. Но в одном ты прав; мне кажется, после всего этого, мы будем смотреть на наш прежний мир по-другому. Острые впечатления, конечно, сгладятся, порастут домысленной фантазией какие-то факты, – Валентин ткнул наконечником копья в землю и закончил очевидным заключением: – Да, мы, по большому счёту, уже изменились. Я-то уж точно.

Максим, вставая, потянул за предплечье Валентина вверх, и тот застонал, неимоверно зажмурившись от страдания:

– Что…?! – с испугом спросил Максим.

– Но-о-оги…, – не в силах больше ничего объяснить завыл Егоров.

С трудом приподнявшись, даже с помощью друга, Валентин постоял немного и с кряхтением сделал первый шаг, потом с болезненным уханьем второй.

– Владимирович, как бы всё это не закончилось, но последний вечер с «туманом-говоруном» мы должны отметить, – внёс предложение Максим, поддерживая под руку засидевшегося и мучающегося от этого старшего товарища. – Ты удивишься, но у меня есть в заначке бутылка хорошего кубинского рома.

– Кубинский ром не бывает плохим, – корчась от неприятных ощущений при каждом шаге, подчеркнул Егоров.

– К твоим бы мудрым словам, да, ещё бы закуски какой-нибудь вкусненькой добавить, – мечтательно отметил Макс.

– Да, где ж её взять? – жалел вместе с ним Валентин и, держась за плечо Зиновьева, мужественно переносил короткий путь к подъезду.

– Принимайте раненого бойца, – объявил Максим, заводя прихрамывающего Валентина на кухню.

– Что случилось?! – воскликнула встревоженная Мила и, вставая, нечаянно опрокинула на пол стул.

Секунду поколебавшись, она всё же бросилась к Валентину, и её выставленные вперёд ладони прижались к его куртке чуть пониже воротника.

– Макс, не пугай людей, – сурово предупредил немного смущённый Егоров и успокоил Милу, прихватив её за локоть: – Ничего страшного. Ноги просто затекли, пока ждал этого оболтуса.

– Надо растереть их и в тазик с горячей водой, – посоветовала баба Паня.

Валентина даже передёрнуло, когда он представил себе эту заботливую процедуру на всеобщем обозрении. А Мила продолжала всматриваться в его глаза с подозрением, словно не верила, что неприятности заключались только в затёкших ногах, и искала какую-то недосказанность.

– Ничего не надо. Кровь уже разбежалась по моим «костылям» и всё в порядке. Вот, чайку бы горячего, – обратился Валентин тихо и исключительно к Миле.

Она неохотно оторвала от него руки и направилась к плите, прихватив со стола чайник.

Максим снял с себя джинсовку, небрежно зацепил её воротником за ручку двери и прошёл к раковине, мыть руки. В эту минуту он чувствовал на себе пристальный и выжидающий взгляд матери. Кожей на шее и затылком, он так же ощущал её радость от благополучного его возвращения и сдерживаемое желание узнать, что же произошло с ним там, на развалинах.