Туман

Эта пауза дала Валентину возможность получше разглядеть несчастного Михаила Анатольевича. Вблизи, да ещё без верхней одежды, окроплённое царапинами тело нелюдимого соседа казалось Валентину чудовищно массивным и как будто излишне раздутым, словно это была резиновая оболочка, облаченная в порванные сбоку полосатые семейные трусы и запачканную землёй майку. Но не общий вид Жмыхова, не многочисленные царапины на теле и не красное лицо пьющего не первый день человека, в котором явственно отображалось повышенное кровяное давление, ввели Егорова в лёгкое смятение; его поразили глаза подполковника. С последней встречи они разительно изменились, как будто претерпели медицинскую обработку и теперь наполнились отчаянным осознанием чего-то губительного и неизбежного. Валентину почему-то представилось, что такие глаза имеет загнанный зверь, которого обложили со всех сторон и вот-вот должен прозвучать выстрел. Страх, ненависть, злоба, усталость и ещё что-то выразительное, но необъяснимое, принимал на себя Валентин в этом взгляде и не понимал, чего из всего перечисленного преобладает в повышенной степени. Он попытался за этой грозовой завесой отыскать в глазах Жмыхова просвет душевности, какую-нибудь внезапную жажду понимания. И, видимо, увлёкшись этими поисками, Валентин, как будто случайно, обнаружил в себе какое-то дополнительное внутреннее зрение, …немного настроился на него и… нашёл то, что искал; разглядел маленький лучик, когда сосредоточился именно на усталости в глазах подполковника. Валентину показалось, что именно там кроется что-то светлое и по-детски чистое, но придавленное всем остальным негативом. Он даже обрадовался этой находке, посчитав, что эта искорка очень важна для него, что она придала ему уверенность в намечающемся общении с Михаилом Жмыховым.

– Завтра туман уйдёт, и всё закончится. Это достоверный прогноз от самого источника. Осталось потерпеть ещё чуть-чуть, – заговорил Валентин спокойно, почти без интонации. – Если связь так и не восстановится, я доеду до города и первым делом вызову вам «скорую помощь».

На красном лице Михаила Анатольевича промелькнуло тяжёлое подобие недоверчивой усмешки. Не сводя с непрошенного гостя глаз, он с трудом приподнялся в кровати и с кряхтением сел.

– Почему каждый раз, после этой раскрашенной рожи, я вижу именно тебя? – задался занятным вопросом Жмыхов, и голос его захлёбывался в ужасной хрипоте, потому он тут же принялся откашливаться.

– Но, надеюсь, что я вас не раздражаю так, как она? – дипломатично осведомился Валентин, догадавшись, что под «раскрашенной рожей» подразумевалась супруга подполковника.

– Ты нет, – выдохнул Михаил Анатольевич, помассировал пальцами горло, крякнул разок для профилактики и пожаловался: – Опять забыл, как тебя звать.

– Валентином, – напомнил Егоров.

– Какое-то бабское имя, – утирая большим пальцем уголок рта, высказался Жмыхов.

Валентин завёл глаза к потолку, чтобы скрыть небольшую появившуюся обиду и объяснял:

– Я родился в феврале, в день святого Валентина. Тогда эту дату никак не отмечали; праздник-то католический и, значит, антисоветский, а мой отец был убеждённым коммунистом. Но каприз моей матери сломил все его возражения. Насколько я помню, вы даже здоровались с моими родителями, когда жили здесь. Они умерли чуть больше десяти лет назад.

– Я своё-то имя скоро забуду с этим кошмаром, – ощупывая больную коленку, проворчал Жмыхов, – а ты хочешь, чтобы я твоих стариков помнил.

– Отец долго мучался онкологией, – невозмутимо продолжал Валентин, – а когда его не стало, и мать сразу же слегла. За три месяца она сгорела, почти не вставая с кровати, …без какого-либо внятного диагноза.

– Да, что ты мне всё про покойников тут байки травишь, – с рычанием возмутился Жмыхов. – Я и так не знаю, в какой угол уже забиться. Не понимаю, дохлые или живые твари мне мерещатся в этом грёбаном тумане, ещё ты меня здесь пугаешь. Я сам себя скоро бояться буду, – заявил он и, взглянув на собеседника с недоверчивым интересом, спросил: – А чего вы там возле дома с этой верёвкой всё сидите? Не уж то не страшно? Или самого дьявола хотите на эту туфтовую снасть поймать? Дураки несчастные, – выдал он заключение и усмехнулся.

– Это обычный страховочный поводок, – не обращая внимания на издёвки, пояснил Валентин. – Если в следующий раз захотите отойти от дома, обвяжитесь концом верёвки и идите, а я буду вас страховать, чтобы вы не заблудились, как в прошлый раз.

– Издеваешься, да?! – выдавил из себя со злостью Жмыхов и опять закашлялся. Дождавшись, пока закончится приступ, Валентин заговорил спокойно: