Туман

«Да, между этими двумя квартирам всего два десятка ступенек, которые больше похожи сейчас на пропасть, – размышлял он, отойдя от стола, и смотрел на окно. – Пусть там свет, а здесь тьма, но ведь кто-то же должен ходить и зажигать свет, как это делает любой из нас, когда заходит вечером в подъезд. Почему я сейчас должен прекратить поиски этого тумблера здесь? Потому что меня сильно тянет туда, в тёплую компанию? Это как-то неправильно. А почему бы не поверить в неожиданное преображение? В тумане же я ко всякому готовился, и даже невольно призывал эти невероятные новшества…. А ведь ситуация сейчас схожа по своей напряжённости. Почему же здесь я расслабился и не верю в положительный исход? А вдруг, хотя бы под воздействием новой порции алкоголя в подполковнике что-то затеплится, и я смогу зацепиться за какую-нибудь ниточку душевности? И я потяну за неё, извлекая наружу тот самый необходимый свет», – напрасно надеялся Валентин и смотрел на небольшую куклу в поблекшем растрёпанном платьице, стоящую на подоконнике в углу у самого окна. Видимо, это была бывшая игрушка дочери подполковника Жмыхова, непонятно зачем оставленная в этой комнате бездушного хаоса. Да, кукла смотрелась здесь атрибутом совершенно случайным, но даже от неё исходил какой-то холод, как показалось Егорову.

– Михаил Анатольевич, – стараясь держать тон голоса тёплым, обратился Валентин, когда жующий что-то Жмыхов вернулся в комнату, – а баба Паня сегодня утром встретилась со своим сыном, которого похоронила тридцать лет назад. Ну, разве это не чудо?

– Опять ты мне об этих испытаниях и о покойниках, – застонал Жмыхов и, наливая себе новую порцию коньяку, пробурчал, вроде как проявляя интерес: – Какая там ещё у тебя баба Паня?

– Старушка из моего подъезда. Она с самого начала, как этот дом построили, так здесь и живёт…, – с лёгкой досадой пытался рассказать Егоров, но Жмыхов его прервал громким возгласом:

– А-а, эта ведьма, что ли, в дурацкой телогрейке? Сына, говоришь, похоронила? Ну, тогда земля ему пухом…, – проглотил коньяк Михаил Анатольевич и болезненно поморщился, прижимая к губам кулак.

– В этом доме не так много похорон было, чтобы их не помнить. Зря вы делаете вид, что та гибель двадцати пятилетнего парня не затронула вас. Вам ведь лет пятнадцать тогда было? – уточнил Валентин.

– А вот, не затронула, – нахально ответил Жмыхов, развёл руки в стороны и шлёпнул себя ладонями по голым мясистым ляжкам. – Если честно, я и не помню эти похороны. Может, уезжал куда-то в это время. И что ты меня упрекать собрался этим? В моей памяти остались ребята, которые погибли от рук вот таких вот…, как твой дружок с первого этажа. Их я помню поимённо каждого, а этого сына твоей бабы Фани…. Что он сделал? По-моему, утонул при странных обстоятельствах?

Михаил Анатольевич лгал. Он обманывал Егорова и про погибших милиционеров (а провожал Жмыхов в последний путь только немногих своих сослуживцев, которые умерли после болезней), и специально исказил причину смерти Ивана, которого прекрасно помнил и присутствовал, когда гроб с телом увозили от дома на грузовой машине.

– Не по своей вине, он попал под колёса поезда, – уточнил Валентин и не хотел уже больше ничего рассказывать, глядя с тоской на Жмыхова, который никак не желал становиться человеком хотя бы боле-мене порядочным.

– И вот скажи мне тогда, где эта божья справедливость? Чего же Господь не приберёт её к себе, а заставляет так мучаться? Превратилась в какое-то безобразное никому не нужное существо, и что прикажешь с ней делать? – нёс подполковник циничную ересь и при этом противно причмокивал губами. – Ты не подумай…, я чисто из милосердия так говорю. Мне жалко таких брошенных старух, но они со временем становятся дикими и неуправляемыми. Да, что я тебе тут рассказываю, когда ты и сам знаешь, что с ними бесполезно даже заговаривать, не то чтобы связываться. Ты вчера сам видел, как на меня одна такая словно овчарка набросилась. …А что, и эта… с твоей бабой Фаней шляется по туману, как коза на верёвке? – неприятно рассмеялся Жмыхов и, сузив до щёлочек на Валентина свои глазки, предположил: – А я смотрю, ты у них, вроде как, за пастуха тут будешь. Командуешь потихоньку. Нет, нет, всё правильно, сильный и должен в такой ситуации брать плеть в свои руки. Ты же среди них, наверное, сильный и самый умный? – спросил дознаватель и, даже не думая дожидаться ответа, снисходительно поспешил разрисовать Валентину его будущее: – Ты у меня главным свидетелем пойдёшь. Ты мне нравишься и с тобой можно иметь дело. Опять забыл твоё имя… (постучал он пальцами по своему лбу показательно и бесполезно). Но, это пока не важно. В общем, когда ты поможешь мне разобраться и с этой шайкой, и с той, которая орудует в тумане, я из тебя человека сделаю. Будешь у меня пребывать в полном порядке.