Туман

Растроганная таким чувственным повествованием сна Мила не сдержалась и под столом коснулась своими пальчиками рукава его вельветового пиджака, да, так и оставила свою ладонь не запястье Валентина. Зиновьева заметила это проявление нежности, заулыбалась и от удовольствия закрыла глаза. Баба Паня вздыхала на потолок, задумавшись, наверное, о своих снах, а Максим решился разбавить полёты Егорова во сне натуральной иронией:

– Владимирович, это говорит о том, что в тебе заложен потенциал космонавта. Вот мать тебя в актёры пророчит, а я тебе заявляю, что твоё место в звёздном городке.

– Это значит, что любая душа находится в поисках и нуждается в защите, – не открывая глаз, сказала Светлана Александровна.

– А мне один пациент рассказывал, когда вышел из комы, что видел большие разноцветные круги, которые вращались вокруг него по спирали и уходили вверх, – торопливо делилась случаем из своей медицинской практики Мила. – Ему, вроде как, даже предоставляли возможность выбрать любой из этих кругов, чтобы поселиться в нём….

– И судя по всему, он так и не выбрал, а предпочёл вернуться в палату, – вставил реплику, находящийся в приподнятом настроении, Максим.

– Он говорил, что всё происходило где-то очень далеко, – продолжала Мила с воодушевлением и волнением, словно только вот-вот услышала признания от этого больного и теперь впервые делилась этими знаниями со всеми. – Он рассказывал странные вещи, что времени там вообще нет, что его придумали только здесь на земле для удобства, потому что человек не в состоянии многого понять. Он говорил, что круги вращались медленно, потом ускорялись, затем опять чуть ли не останавливались, но он просто не решился сделать выбор, …посчитал, что ему нечем расплатиться за такое великодушие. А ведь он пролежал так без сознания больше суток. Представляете, человек находится в коме и анализирует, чего он достоин, а чего нет.

– Это обыкновенная человеческая совесть, дорогая моя, – поучительно сказала Светлана Александровна. – Если она есть, то куда же без неё полетишь? В моём понимании, совесть – это неотъемлемая составляющая души – её корректор. И, возможно, во снах она лучше проявляется, чем в реальности.

– Интересно, а мой Ванечка теперь что же…? Перестанет мне сниться? – беспокойно выдала свои мысли баба Паня, чуть ли не со слезами на глазах и, прижав ко рту пальцы, тревожно шепнула: – Раз уж я с ним встретилась наяву.

– Не волнуйся, Пашенька. В такую несправедливость даже я поверить не могу, – потянулась к ней Светлана Александровна и успокоительно потрепала свою пожилую соседку по плечу, а потом обратилась к сыну: – Максим, твой пиратский напиток так и будет выдыхаться в наших рюмках? А-ну, говори, за что пьём на сей раз.

– За туман, – произнёс он, не раздумывая с небрежным недоумением на лице, и прибавил уже охотно: – За встречу сна и реальности. За этакую смесь, которая теперь не оставит нас в покое. Ну, и за милые страдания наших душ по этому поводу.

За окошком стемнело, и неизвестно кто и когда включил на кухне свет. А может быть, он и вовсе оставался гореть со вчерашнего дня, но этот факт уже никого не интересовал. На сковороде скворчала картошка, которую Максим ворошил деревянной лопаткой без всякого энтузиазма, потому что в другой руке он держал книгу, в которую с интересом вчитывался. За столом Светлана Александровна учила бабу Паню раскладывать пасьянс, и в бутылке осталось ещё немного рома, да и перед «гадальщицами» стояли две рюмки только наполовину опустевшие.

А Валентин с Милой вышли прогуляться во двор, который оттаивал от белого сумрака. Приличная площадь земли уже чернела внизу, и от этого вечер казался значительно темнее двух предыдущих необычных вечеров. Серый фасад почти полностью очистился от дымки, и лишь за вторым подъездом густилась пелена, скрывающая угол дома, отчего легко представлялось, как это двухэтажное строение могло продолжаться ещё дальше и иметь несчитанное количество подъездов и окон.

Туман, действительно, как будто отступал от дома, и по сравнению с теми просветами, что были ещё днём, сейчас даже в темноте было заметно, что он освободил от себя приличную территорию. Но отступал туман не по какой-нибудь границе, а фрагментами. К примеру, справа, за бельевыми верёвками, клубился густой, казалось чем-то дополнительно насыщенный, большой ком светло-серого облака, а слева наоборот, словно после мощного дуновения ветра образовалась тёмная просека, тянущаяся чуть ли не до самого леса. В свете подъездных фонарей беседка чётким чёрным скелетом торчала посреди двора, но не отпугивала своим чахлым видом стоящую на пороге любви пару, а вызывала у Валентина, и у Милы почти одинаковые чувства, схожие с сожалением и сочувствием. Они смотрели на неё как на некий обугленный символ их прошлой жизни.

– Ой, смотри. А у Маргариты свет горит, – обратила внимание Мила.