Туман

Валентин ушёл в свою квартирку и присел на диван. Ему необходимо было сейчас наконец-то расслабиться и обстоятельно поразмышлять, …разложить по порядку всю информацию с впечатлениями, которые он получил от этих двух встреч. Причём последний разговор с Маргаритой Николаевной занимал его гораздо больше, потому что осадок после него остался в душе Егорова тревожный, но и какой-то заманчиво противоречивый. Он закрыл глаза, и казалось, что перед ним до сих пор приотворяется…, то прикрывается дверь, а в проёме он видит бледное, почти прозрачное лицо, капризный чёрный локон и глаза, которые уже выплакали все слёзы и от этой вынужденной засухи покрылись красными болезненными прожилками.

Во втором подъезде обосновалась тишина, впрочем, как и в подъезде за номером один. Все часы показывали, что день перевалил за экватор, но казалось, что в самом доме время попросту остановилось; секунды, может быть, и отсчитывали минуты, но все эти исчисления, словно невидимыми пузырьками повисали на лестничных площадках, в квартирах и плавали в беззвучной атмосфере. А туман, окутавший дом и всю окрестность, не собирался убавлять свою густоту, заполнив воздух непроглядной, а теперь уже можно утверждать, что и непроходимой белой завесой. Солнечный свет был повсюду; искрился позолотой и серебром в белоснежном мареве, и слепота эта казалась блаженной, если бы это был какой-нибудь контролируемый аттракцион на ограниченное время. Но согласитесь, что становится жутковато, когда ты не понимаешь: аттракцион это сломался или исчезло время.

Глава 4. Война и мир.

Проведём как бы небольшую перекличку. Максим Зиновьев и Пётр Добротов спали. Мила Алексеевна пыталась реанимировать подгоревшее мясо. Светлана Александровна читала книгу, Маргарита Потёмкина страдала от возобновившейся физической внутренней боли, размышляла о своей судьбе и немного о состоявшейся беседе с соседом. Баба Паня перебирала какие-то важные бумаги, а Михаил Анатольевич Жмыхов пребывал в полуживом состоянии неизвестно где.

Валентин Владимирович сидел на диване, смотрел в непрозрачный белый квадрат окна, рассечённый крестом рамы, и думал уже о необычном тумане как о некой паузе, которая была и не так уж необходима в его застывшей жизни, но почему-то ему казалось, что в этой вынужденной блокаде присутствует роковая и пока неуловимая составляющая. Мистические фокусы тумана, конечно, намекали на это, но они оставались всего лишь намёками, а какая-то главная правда хранилась там, за белой завесой, и она ещё не дала окончательно о себе знать. Всё это выглядело в виде предчувствия, но предчувствия такого, в котором не приходилось сомневаться, а потому Егорова тянуло в эту белую пелену, обосновавшуюся во дворе, как идейного труженика, у которого осталась незаконченная работа. Но надо сознаться, что Валентин Владимирович сказал бабе Пане о себе правду: он был человеком любознательным, но далеко не бесстрашным. После утреннего похождения он уже боялся изучать двор без Максима, даже с подготовленным страховочным тросом, который заманчиво лежал между подъездами. Валентин догадывался, что Макс сейчас отдыхает после ночного задержания, а потому терпеливо ждал вечера.