Туман

И тут произошла неожиданность, которую Аугусто в своем плане психологических исследований женщины не предусмотрел. Росарио крепко обняла его за шею и начала целовать. В голове у бедняги промелькнула мысль: «Теперь опыты ставят надо мной – эта девчонка исследует мужскую психологию». Не понимая, что творит, Аугусто стал гладить ноги Росарио дрожащими пальцами.

Потом вскочил, приподнял Росарио и бросил ее на диван. Она не стала протестовать. Щеки ее горели. Схватив ее за руки, он замер.

– Росарио, не закрывай глаза, умоляю! Открой глаза. Да, так. Дай мне увидеть, как я отражаюсь в них, такой маленький…

И, увидев в ее глазах себя, он смог погасить первую волну возбуждения.

– Дай мне увидеть в твоих глазах свое отражение, увидеть себя таким маленьким… Я узнаю себя, только отражаясь в зеркале женских глаз!

Зеркало взирало на него с сомнением. Росарио думала: «Такой странный… Может, он не в себе?»

Вдруг Аугусто отстранился от нее, окинул себя взглядом, ощупал… и наконец выдал:

– Прости меня, Росарио!

– За что простить?

В голосе бедной Росарио звучал скорее страх, чем иное чувство. Ей хотелось сбежать, но останавливала мысль: «Если мужчина начал говорить и делать глупости, то неизвестно, чем это кончится. Вдруг он убьет меня в припадке безумия?» Слезы подступили к ее глазам.

– Вот видишь! – воскликнул Аугусто. – Вот видишь! Прости меня, Росарио, прости. Я не понимал, что творю.

Девушка подумала: «Когда не понимают, тогда и не делают».

– А теперь ступай, ступай!

– Вы меня прогоняете?

– Нет, я от тебя защищаюсь. Не прогоняю, что ты! Если хочешь, я сам уйду, а ты останешься, лишь бы ты не думала, что я тебя прогоняю.

«Ну точно, он не в себе», – подумала Росарио. Ей стало жаль его.

– Ступай, ступай и помни меня, ладно? – Он ласково приподнял ее подбородок. – Не забудь меня, не забывай бедного Аугусто…

Он обнял Росарио и крепко поцеловал в губы. Уходя, девушка обернулась и взглянула на него с затаенным испугом. Едва Росарио вышла, Аугусто подумал: «Она меня презирает, конечно, теперь она меня презирает; я был так нелеп, так нелеп… Но что она понимает в таких вещах, бедняжка? Что она понимает в психологии?»

Если бы Аугусто мог прочесть мысли Росарио в тот момент, он бы еще сильней огорчился, потому что простоватая девушка думала: «Такое счастье я готова когда угодно уступить той девке».

На Аугусто снова накатило возбуждение. Он знал, что упущенный момент не вернется, а с ним и потерянные шансы. Он обозлился на самого себя и, не вполне сознавая, зачем, вызвал Лидувину. Но едва он увидел ее, такую невозмутимую, с легкой усмешкой, как его накрыло настолько дикое ощущение, что он выбежал на улицу, крикнув служанке: «Уйди, уйди!» Он испугался, что не удержится и набросится на Лидувину.

На улице Аугусто подостыл. В толпе, как в лесу, все сразу становится по своим местам.

«Не тронулся ли я умом? – думал Аугусто. – Вдруг мне кажется, что я иду по улице спокойно, как все нормальные люди, – что есть нормальный человек? – а на деле кривляюсь и паясничаю? И люди, которые с полным безразличием проходят мимо, на самом деле глазеют на меня с насмешкой или с сожалением? А вдруг сама эта мысль уже говорит о безумии? Неужели я сошел с ума? А даже если и так, то что? Если добрый, чуткий, порядочный человек не сходит с ума, значит, он абсолютный глупец. Кто не безумен, тот либо дурак, либо подлец. Хотя дураки и подлецы тоже могут тронуться».

«С Росарио я повел себя по-дурацки, – рассуждал он дальше, – да, как полный дурак. Что она обо мне подумала? Хотя какая мне разница, что думает эта девчонка. Бедняжка… Однако как просто она мне покорилась. Никакой психологии, чистая физиология. Да, физиологическое создание. Она не годится в подопытные морские свинки для психологических экспериментов, разве что для физиологических… Но разве психология, особенно женская, не сводится к физиологии? Скажем, к физиологической психологии? Есть ли у женщин душа? Мне для психологических экспериментов не хватает технической базы. Я ни разу не бывал ни в какой лаборатории, и аппаратуры у меня нет, а без них какая психофизиология… Я точно не сошел с ума?»

Излив мысленно душу среди толпы, равнодушной к его горестям, Аугусто несколько успокоился и пошел домой.

XXV

Аугусто явился в гости к Виктору, чтобы понянчиться с его сыном, отдохнуть душой, наблюдая за новым семейным счастьем, а заодно посоветоваться о собственном душевном состоянии. Оставшись с другом наедине, он поинтересовался:

– Как идут дела с твоим романом… или раманом? Наверное, ты его забросил, когда сын родился.

– Пальцем в небо! Я вернулся к нему именно потому, что сын родился. Изливаю свою радость на бумагу.

– Прочитаешь отрывочек?

Виктор достал рукопись и прочел несколько пассажей Аугусто. Тот воскликнул:

– Друг мой, ты ли это?!

– А что не так?

– Ну, здесь попадаются непристойности на грани порнографии.

– Порнографии? Чушь! Да, встречаются моменты на грани фола, но не совсем уж непристойные. Нет грубости, никто не раздевается… Зато реализм!

– Реализм – конечно, но не только…

– Скажи: цинизм!

– Да, он самый.