Тунисские напевы

–Да, – отвечал Кирго полушёпотом.

Все трое вышли наружу. Он остался недвижим, смотря им вслед.

8

За дверью послышались тихие шаги, похожие на звуки пианино. Гайдэ взошла из тьмы в полуосвещенное помещение. По бокам от дверей висели красные шторы, обшитые золотым узором, изображающим листья. В углу стояла одна большая кровать для утех, рядом с ней вторая маленькая. Сеид уже сидел на кровати и глаза его впервые за долгое время светились сладострастным отблеском. Гайдэ не обратила внимания на окружающую роскошь и, полусогнувшись, подошла к дивану рядом с ложе. Наложницам нельзя было ходить прямо в покоях господина, что ей было уж очень неприятно.

Итак, Гайдэ поприветствовала господина, как учили; в руках девушка держала струнный уд; она мягко присела и начала играть. Сандаловый корпус инструмента скользил по шёлковому одеянию и норовил упасть. Руки не слушались, и звуки струн были глухие и дрожащие, как биение страдающего сердца. Она часто сбивалась, ставила пальцы не на тот лад и внутренне сетовала на себя. Наконец пытка для слуха закончилась. Гайдэ было совестно, она резко подняла глаза полные толи стыда, толи гордости и увидела Сеида, умильно улыбающегося ей.

Господин, казалось, и не слышал ничего. Вся его душа была в глазах. Неловкость Гайдэ, трепет её движений, испуг голоса, придавали ей ещё больше прелести. Он пригласил её на ложе и зажёг специальную масляную лампу, какая использовалась ещё римлянами для того, чтобы гарантировать мужу, что он доставляет жене удовольствие. Доказательством этого служил свет лампы, и муж продолжал пока она не погаснет. Сама лампа представляла из себя нечто вроде глиняного кубка с узором возлежащих в амурной близости мужчины и женщины. Сеид зажигал её лишь для жён, но, увидев Гайде, не мог поступить иначе.

Дева робко ступила вперёд.

В это время Кирго ворочался в своей постели. Странные, неизъяснимые мысли висели в воздухе с запахом благовоний, ложились ему на лицо тенями, отброшенными от огня; эти мысли были вне его головы, но рядом с нею, и казалось, готовились ворваться в неё. Постепенно размышления становились яснее. Вот уже он ясно видел в себе благодарность к Сеиду за его покровительство, за доброту, которую господин не обязан был проявлять; евнух видел в господине уже чуть ли ни отца; благодарность переходила в уважение и венчалась верностью. Но вдруг Кирго начинал думать о Гайдэ и Сеид становился ему неприятен. Будто яд разливался по всему его составу.

И Кирго теперь думал о своей новой подруге. Кто она? Кто она для него? И почему мысли о ней сделались для него единственной отрадой? Почему, когда он представляет её на ложе с господином: их ласки, шелест простыней и вздохи страсти… почему гнев клокочет внутри и кулак сжимается для удара?

Кирго теперь и любил, и ненавидел Сеида, как могут только родные сыновья. Что-то в этом духе описывал Фрейд, но комплекс кастрации будет тут не уместен.

А Гайдэ, эта Гайдэ… была как луч солнца, увиденный человеком, всю жизнь прожившим в тёмной пещере. И очерствелая душа, утратившая всё, не способная ни на счастье, ни на мечты, воскресла. Кирго вдруг ясно понял, что он испытывал сейчас.

И на глазах у него блеснула слеза: быть может, первая слеза с тех самых пор, как он был мальчиком. Слеза такая, каких можно проронить лишь несколько за всю жизнь, истощающая душу, отнимающая несколько лет жизни – слеза отчаяния.

Лампа догорела. Наложница поднялась с ложе и сразу ушла. Запах её тела ещё висел в воздухе. Сеид долго не смыкал глаз.

9

На следующее утро в покои Гайдэ были принесены украшения, как дар господина за ночь любви. Серьги довольно грубой работы, но искупающие этот недостаток большим количеством золота и огромными камнями; они были лучше всех украшений в гареме. И когда Гайдэ утром вышла в них, все тут же поняли, что у господина новая любимица. И с тех пор чаще всего на ложе к Сеиду вызывали именно её. Девы стали завидовать. Больше всех в этом преуспела Жария. Она делала это со злобой, из-за угла, тайно и напоказ; сознавая при том, что предпочтение, отданное сопернице, скоро пройдёт, вызванное скорее новизной, а не превосходством. Иными словами, завидовала не всерьёз, но со всей серьезностью, как умеют только искусные кокетки. Асира, делала это, не признаваясь себе самой. Гайнияр завидовала по-доброму, как могут только близкие подруги. Мусифа не завидовала, однако и не радовалась. Остальные завидовали за компанию.

Дни понеслись, словно золотые облака пред надвигающейся грозой. Появилась ещё одна перемена. Юный Евнух стал всё время крутиться вокруг новой наложницы и днём, и ночью, и наедине, и при остальных. Кирго потакал Гайдэ, предвкушал любое желание; пытался угадать в каждом её движении следы особого к себе расположения. Он не знал, что есть цветы, которые чем более за ними ухаживают, тем менее отвечают стараниям садовника. Не знал, что если женщина тебя любит, то это нужно знать точно или иметь гордость не знать этого вовсе, да и много чего он ещё не знал. Откуда?