Турбо Райдер (сокращённая версия)

Толпа внезапно замолчала.

Герберт нажал на курок.

Гуру пробило голову. Глухо крякнув, тот осел на доски, из ушей и носа у него хлынула тёмная кровь.

Ученики с растерянными лицами медленно, очень медленно поднимали автоматы, наводили их на Герберта, но тот знал, что всё кончено и теперь он, именно он главный.

Он разжал пальцы и отпустил пистолет, но тот не успел упасть, а Герберт уже вскинул руки вверх, и площадь вспучилась брусчаткой, камни полетели вверх, люди падали, кричали, плакали.

Герберт растопырил пальцы и с силой опустил руки вниз, камни брусчатки, направляемые волей хозяина, рванулись вниз. Каждый нашёл свою цель. Каждый попал в кого–то из вооружённых учеников.

Толпа хлынула было вперёд, но Герберт снова взмахнул руками, и участок земли перед мэрией рванулся вверх растущей колонной. Человек не выдержал тряски и упал, едва не перекатившись через обрыв, но тут же тот приподнялся выше, поддерживая его. Герберт прошептал:

— Аккуратнее…

Колонна поднялась ровно до четвёртого этажа мэрии, до места, где был кабинет Феоктистова, уцелевший при взрыве и обрушении. Герберт сошёл с поднявшегося участка земли в полуразрушенный коридор и, обернувшись, поманил человека за собой.

— Пойдём. Пойдём скорее.

Человек, как загипнотизированный, последовал за учёным.

Герберт вошёл в кабинет мэра и сел в его кресло. Раскинулся в нём, расслабился, а потом закрыл глаза, и с треском крыша мэрии пошла вверх, оторвалась, открыв небо и Луну. Герберт сжал кулак — крыша сжалась в один шарик, и, по мановению руки, отлетела куда–то далеко–далеко в сторону.

Человек понял, что Герберт открыл себе вид на людей.

С высоты было видно, как толпа медленно растекается по улицам, пытается спрятаться, уйти.

Герберт улыбнулся:

— Нет… — он зацокал языком. — Нет–нет–нет…

Пальцы у него быстро–быстро забегали. Улицы, большие и маленькие, переулки с треском и пылью сжимались, отрезая людям пути к выходу. С криками, воплями, плачем и стенаниями толпа была вынуждена хлынуть назад на площадь, и когда последний человек вошёл на неё, близлежащие дома тоже сдвинулись.

Люди оказались заперты.

А Герберт продолжал улыбаться.

— Вы…

Он заговорил тихо. Почти шёпотом. Ему не требовалось кричать, ведь вместе с ним говорил весь город. Дома говорили оконными проёмами, улицы — подворотнями, дороги — ямами.

— Вы будете мне подчиняться. Город — это я. Я главный.

Герберт глубоко вздохнул, и город вздохнул вместе с ним. Герберт выдохнул, и город затрясся, задрожал, с крыш домов посыпался старый шифер.

— На колени!

Толпа упала во мгновение ока. Никто не остался стоять на ногах.

Герберт счастливо хохотал, и город хохотал вместе с ним, над замершими в страхе и ужасе людьми, а человек пятился назад, к выходу из кабинета, и ничего не мог поделать с чувством страха. И, самое главное, с огромным разочарованием.

Но человек не успел выйти, потому что дверь за ним захлопнулась так, что дверь почти что вмяло внутрь, в комнату. И Герберт обернулся со словами:

— Куда это ты?

Человек ринулся прочь. Он побежал по коридору к колонне земли, но увидел, что та уже осела вниз, и площадь перед мэрией снова такая, какая и была раньше. Человек обернулся. Он не мог видеть Герберта через коридор и стены, но знал, что тот смотрит на него и улыбается.

— Нужен я тебе? — спросил человек, зная, что его услышат. — Ну, тогда лови!

И прыгнул вниз.

Он не думал, что с ним произойдёт.

Было ли ему страшно?

Человек не видел, что город рванулся, пошёл волнами, что люди, только–только начавшие расходиться, кубарем летят назад на площадь из–за того, что город изламывается, улицы выковыриваются из земли и смотрят в стороны, в небо.

Человек не видел, что там, куда он падает, уже целая куча людей, мягкой серой земли, чего–то ещё, что можно вытряхнуть из открытых окон домов.

Ведь он падал спиной вниз.

Когда он упал, пусть даже и скорее, чем думал, на мягкую кучу шевелящихся тел, ему показалось, что его спина переломилась пополам, а из лёгких вытолкнуло весь воздух. Свет в глазах померк. С долю секунды человеку казалось, что он мёртв.

А потом он услышал громогласное:

— Верни–и–ись!

Это был совсем не тот голос, что там, наверху. На четвёртом этаже разрушенной мэрии, в кабинете, голос Герберта звучал хотя бы немного по–человечески, но здесь и сейчас говорил только город, и это было страшно.

— Верни–и–ись!

Человек кубарем скатился с толпы и оказался на земле. Странное было ощущение — стоять на четвереньках, ощущая, как затихают в земле какие–то спазмы, как подрагивает, словно живая, брусчатка.

Снова прогремело:

— Вернись!

Это кричали дома.

— Вернись!

И крыши, и улицы, и столбы, весь город в одном тягостном, просящем:

— Вернись!

И в каком–то оборванном:

— Я же… я же…

Человек поднялся на ноги. Он не мог понять, шумит ли это у него в ушах, или это гул ходуном ходящего города…

— …странно.

Он посмотрел наверх, но не увидел ничего. Только немного виднелось кресло мэра, и то, если очень тщательно приглядываться.

— Я же… я же… я же тебя…