Тургенев в русской культуре

Начав статью с отмежевания от так называемой «эстетической» критики и пародирования ее приемов, Добролюбов следующим образом формулирует собственную задачу, полагая ее главной задачей литературной критики вообще: «разъяснение тех явлений действительности, которые вызвали известное художественное произведение»[122]. Это и есть основополагающий принцип «реальной» критики: эстетический объект рассматривается не как самодостаточное, самоценное явление, а как более или менее совершенная модель явления более значимого, но «мало открытого взору простого наблюдателя»[123] – самой действительности.

Однако столь демонстративно декларируемый художественный нигилизм, приводивший в негодование Тургенева, который подозревал своих литературных оппонентов Чернышевского и Добролюбова в стремлении «стереть с лица земли поэзию, изящные искусства, все эстетические наслаждения и водворить свои семинарские грубые принципы»[124], сочетался в Добролюбове с сердечным пристрастием к художеству, с безоглядным доверием к созданным писателем (особенно столь чутким к «живым струнам общества»[125], как Тургенев) образам. Он «верил в них, как в действительность»[126], и сила этой веры, в основе которой несомненно лежит интуитивное, природное эстетическое чувство, существенно корректировала антиэстетизм методологической установки.

Переходя к главному предмету разговора, Добролюбов несколькими штрихами обозначает черты поэтической манеры Тургенева («живое отношение к современности», «мягкость и какая-то поэтическая умеренность»[127]) и дает краткий очерк романического творчества писателя до «Накануне». Главным содержанием и лейтмотивом творчества Тургенева Добролюбов называет «сборы на борьбу и страдания героя, хлопотавшего о победе своих начал, и его падение пред подавляющею силою людской пошлости»[128]. Приступая к разбору «Накануне», критик задается вопросом о причинах появления этого романа. В заслугу Тургеневу ставится то, что после «Дворянского гнезда», вызвавшего «единодушное, восторженное участие всей читающей публики», он не почил на лаврах, а, «сознавши, что прежние герои уже сделали свое дело»[129], начал поиск новых героев и новых путей. Эти оценки созвучны тем, которые были даны другом и единомышленником писателя П. В. Анненковым[130]. Подтверждаются они и собственными признаниями Тургенева: «Повесть “Накануне” была так названа больше по времени ее появления (1860 – последний год перед освобождением крестьян)… В России началась новая эпоха – и такие фигуры, как Елена, Инсаров, являются провозвестниками того, что пришло позже» [ТП, 8, с. 394]. Следует отметить, что этот авторский комментарий к роману «Накануне» свидетельствует о правомерности добролюбовской ориентации на внероманную социально-политическую действительность при анализе романа.

Что же становится предметом осмысления Добролюбова в самом романе?

На первый взгляд, речь в его статье идет главным образом о проблематике и идейном смысле произведения, однако эти содержательные аспекты рассматриваются с опорой на особенности поэтики, а именно – на систему персонажей и логику развития сюжета.

«В <…> “Накануне” главное лицо – Елена», – совершенно справедливо утверждает Добролюбов, аргументируя это не только содержанием личности главной героини, в которой, по его мнению, «так ярко отразились лучшие стремления нашей современной жизни»[131], но и ее центральным положением среди других персонажей, которые поданы в связи с нею и испытываются отношениями с ней. Добролюбов пишет: «В короткий промежуток времени являются перед нею три человека, из которых один привлекает к себе всю ее душу. Тут есть, впрочем, и четвертый, эпизодически введенный, но тоже не лишний господин, которого мы тоже будем считать»[132]. Добролюбовская статья, осуществляющая после подробной характеристики героини своеобразный смотр ее поклонников, выстраивается в полном соответствии с сюжетной логикой самого романа, в основу которого, в свою очередь, положена архетипическая схема фольклорной сказки о неприступной красавице, разборчивой невесте, любви которой добиваются многочисленные женихи.

Отдавая дань незадачливым претендентам на внимание и любовь главной героини («они тоже люди благородные и любящие», «славные натуры»[133]), Добролюбов, вслед за Еленой, отказывает им в праве быть ее избранниками, так как ни «художественность натуры» Шубина, ни пассивная добродетельность Берсенева, ни бессодержательная, с его точки зрения, деловитость Курнатовского не способны утолить «жажду деятельного добра, сжигающую Елену». Это «наши лучшие люди, каких мы видали в современном обществе»[134], подчеркивает Добролюбов, чтобы, опираясь на Еленино отношение к ним, констатировать их «неконкурентоспособность», которую, впрочем, они и сами сознают: «Кого она здесь оставляет? Кого видела? – размышляет Шубин, – Курнатовских, да Берсенева, да нашего брата; и это еще лучшие. Чего тут жалеть?».