Тургенев в русской культуре

Небесспорно и социальное поведение, социальный выбор Елены Стаховой. Она жаждет деятельного добра, носителем которого должен стать ее избранник, ибо ее выбор и есть во многом выбор дела, выбор жизненного поприща, но ведь все ее поклонники – люди полноценного, общественно значимого дела. Кажущийся легкомысленным баловнем и сибаритом Шубин свою безответную любовь переплавляет в творческое «остервенение», и в финале мы читаем, что «он весь предался своему искусству и считается одним из самых замечательных и многообещающих молодых ваятелей». Твердо следуя отцовским наставлениям и внутреннему побуждению, «не теряет времени даром» и Берсенев, из которого несомненно «выйдет дельный профессор». Дельность Курнатовского констатируется многократно, сама Елена видит его сходство с Инсаровым, но дельность в сфере государственной службы трактуется в романе как бессодержательная, хотя честный и добросовестный чиновник в России – и по сей день явление уникальное и даже далекий от почтения к государственным институтам Добролюбов видит в Курнатовском «одного из лучших представителей русского образованного общества»[182].

Но Елена выбирает Инсарова, который, как проницательно подмечает Григорьев, показан не «делающим», а «рассказывающим»[183], которого мы видим собирающимся на борьбу, но погибающим до прямого включения в нее, для которого смертельной оказывается счастливая любовь, в то время как его отнюдь не железных соперников несчастливая любовь воодушевляет на творческие свершения. При этом выбор Елены подается в романе и трактуется за его пределами как единственно возможный, неоспоримый, безоговорочный. И оба эти момента (и сам выбор, и оценка его) – не просто симптоматичны, они судьбоносны.

Русская литература совершенно очевидно недолюбливает обыкновенного человека, занятого обыкновенным, мирным созидательным делом (не говоря уже о том, что так называемый «деловой» человек чаще всего просто получает аттестацию подлеца), предпочитая гамлетов и дон-кихотов, скитальцев и страдальцев, униженных и оскорбленных – иными словами, или аристократов духа, героев-максималистов, лишних людей, или маленького человека. Располагающийся между этими двумя крайностями «средний» человек, даже обладающий неоспоримыми достоинствами, так или иначе дискредитируется.

Эту тенденцию, когда она уже дала свои ощутимые социальные последствия, горестно заостренно сформулировал В. Розанов: «Вообще семья, жизнь, не социал-женихи, и вот социал-трудовики, – никак не вошли в русскую литературу. На самом деле труда-то она и не описывает, а только «молодых людей», рассуждающих “о труде”. Именно – женихи и студенты; но ведь работают-то в действительности – не они, а отцы. Но те все – “презираемые”, “отсталые”; и для студентов они то же, что куропатки для охотника»[184].

По воспоминаниям современницы, Добролюбов на вопрос о впечатлении, произведенном на него романом Тургенева «Накануне», «с непривычным ему восторгом» ответил: «Прелесть!»[185] Несколько раз встречается это слово и в статье Добролюбова, в той ее части, где речь о любовной линии, любовных сценах романа. Здесь «прелесть» означает «прекрасно», «замечательно», «великолепно». Но применительно к тургеневскому роману во всей целокупности его смыслов несомненно актуализируется, помимо оценочно-описательного, и другое, действенное значение этого слова: прельщать – то есть соблазнять, искушать, увлекать. Роман прельщает красотой героического самоотвержения, поэзией дерзновенного порыва за пределы обыденности, жаждой подвига, бесстрашием перед лицом бездны. Роман увлекает из болота повседневности туда, где «натянуты струны», где в своем первозданном обличье явлены «смерть, жизнь, борьба, падение, торжество, любовь, свобода, родина». Он соблазняет возможностью героической самореализации, пусть даже ценой самопожертвования, гибели: «звени на весь мир или порвись!»

Это и прочел в нем Добролюбов, поставив эпиграфом к своей статье созвучную вышеприведенным цитатам из «Накануне» и собственным настроениям и упованиям строку из Гете «Schlage die Trommel und fürchte dich nicht» (в переводе с немецкого: «Бей в барабан и не бойся!»). Но и сам Тургенев, вопреки собственным философским и социальным воззрениям, вопреки отрицательному опыту личных взаимоотношений с «социал-женихами», был прельщен тем типом личности, который воплощал собою Добролюбов – русский Инсаров, Дон-Кихот, энтузиаст, служитель идеи, бессребреник и безумец. Всем памятны посвященные Добролюбову некрасовские строки:

Природа-мать! когда б таких людей
Ты иногда не посылала миру
Заглохла б нива жизни…

Эту мысль и это чувство почти теми же словами до Некрасова выразил в своем размышлении о дон-кихотах Тургенев: «…Когда переведутся такие люди, пускай закроется навсегда книга истории! в ней нечего будет читать»[186].