Туркестан в имперской политике России: Монография в документах

4) Введя выборное, чуждое этим народностям, начало, постановив известные границы туземному суду, мы создали, во-первых, подсудность туземцев во многих случаях (141, 142 и 211 ст. ст. Турк. Полож.) русскому суду, во-вторых для оставшихся дел вместо вышеописанных судов привели: у киргиз – к суду неуважаемых, подкупных невежд, у сартов – к суду духовенства, выдающего справки из шариата (фетвы и риваяты), также неуважаемых, подкупных, а иногда и невежественных судьей, у туркмен – к суду чисто административному, причем эти новые суды, по-видимому, сохранили только два целесообразных обычая: очистительную присягу в качестве судебного доказательства правоты и свидетельства по слуху. Затем обычай или перестал действовать (выборы судей, отмена телесных и членовредительных наказаний, новые процессуальные правила), или же, как в делах брачных, он совершенно не соответствует русским правовоззрениям. Обычай и шариат допускают в качестве доказательства свидетельства по слуху, иногда присяжные, и очистительную присягу, которая в нашем суде совсем вывелась из употребления. А народному суду и то и другое очень нужно: часто только на основании таких доказательств решаются дела, и это охраняет народ от воров и конокрадов. Наш суд, при малочисленности Администрации, сыскных сил и судей, ничего подчас не может сделать. Туземцы смеются, что для того чтобы быть осужденным русским судом за воровство, вор прежде кражи должен сам пригласить свидетелей и при них совершить кражу, иначе всегда преступление оказывается недоказанным. С присягой же можно отлично справиться и по подозрению, и по народной молве. Это обстоятельство для народа очень важно, и в этом случае обычай силен еще и до ныне.

5) Обычай, казалось бы, следует принимать во внимание лишь с большой осторожностью; если он и сохранился, то лишь изредка в смысле нормы права, а чаще – в смысле нормы быта, которая ничуть не мешает единству уголовного кодекса для разных племен, населяющих Россию, в виде Уложения о наказаниях и Устава.

6) Мусульманское право – не право в научном смысле этого слова, как творение еврейского народа: Закон, Второзаконие и Левит суть книги Моисея, но не уголовный закон. Нормы права устанавливаются государством и существуют только с ним. Когда-то и православный Номоканон был уголовным кодексом; принесенный греческою церковью, он действовал в качестве государственного, наравне с Русской Правдой, а затем Судебниками Ивана III и Ивана IV до самого Соборного Уложения царя Алексея Михайловича 1649 г. для обширного круга лиц, подсудных церковному суду. Номоканон, в смысле уголовного кодекса, совершенно равнозначащ шариату, и, казалось бы, нет никаких оснований, при всех современных условиях жизни в Туркестанском крае, оставить магометанам шариат вместо Уложения и Устава. Однако же, устраняя шариат и подводя мусульман под действие общего нашего уголовного кодекса, необходимо пополнить наше Уложение и Устав некоторыми из тех преступлений которые у нас не вписаны и которые есть в шариате, иначе мы нарушим то хорошее, что осталось в быту мусульман, воспитанных веками на шариате. Так, например, пьянство. Сенат, по протесту Самаркандского Окружного Суда, решением установил, что Народные Суды не превышают власти, наказывая подведомственных им туземцев за противошариатные преступления, не предусмотренные законом, и потому за пьянство у них садят на 3 месяца в тюрьму.

7) Устраняя всякие соображения о панисламизме и фанатическом влиянии магометанского духовенства, наличность коих отрицать, однако, нельзя, следует сказать, что, имея весьма совершенное уголовное уложение и устав

О наказаниях, русским нет надобности ставить у кормила правосудия магометанское духовенство в качестве правотворящей силы (судебная практика всегда творит, а не только применяет закон) вместо своих юристов, которые несравненно выше по своему развитию, чем выдающие фетвы и риваяты муфтии, аглямы, их мирзы и выборные народные судьи.