Туркестан в имперской политике России: Монография в документах

Андижанское восстание 1898 года стало знаковым событием, которое вновь заставило вернуться к вопросу о создании более эффективных, с точки зрения колониальных властей, методов управления мусульманами. Несмотря на свою локальность и массовую критику Дукчи Ишана со стороны местных богословов и историков[609], восстание обострило исламофобию в среде колониальных чиновников и экспертов[610]. Это особенно заметно по публикуемому здесь документу – «Доклад по Канцелярии Туркестанского Генерал-Губернатора» (декабрь 1898 г.) на имя военного министра.

В предисловии Доклада мы видим обычную для того времени характеристику восстания и, соответственно, мусульман. Как полагают его составители, «мирное процветание …не ослабило в местном населении исконного мусульманского изуверства, неустанно возбуждающего фанатиков к священной борьбе с иноверной властью во имя господства ислама». Более всего достается суфизму, поскольку глава восстания Дукчи Ишан декларировал свою принадлежность к цепочке накшбандийа-муджадиййа. То что это было сделано через поддельные «документы», уже забылось. Называя суфизм «ересью», составители документа видят в нем главную опасность, в смысле негативного влияния на мусульман Русского Туркестана «иноземных фанатиков», в число которых отнесены Бухара и Османская Турция. Эти страхи тоже были надуманными, поскольку Дукчи Ишан и его окружение сами создали миф о поддержке султаном их «газавата» (которого Дукчи Ишан безосновательно включил в собственную цепочку муджадиййа), желая переложить ответственность на «внешних подстрекателей» (см. также выше).

Как сказано, чиновники предложили отказаться от политики невмешательства в религиозную жизнь «туземцев» и ужесточить контроль. Одним из способов контроля рассматривалось создание Духовного управления мусульман Русского Туркестана.

Составители документа (подписанного генерал-губернатором Духовским), возможно не без основания, обрисовали создавшуюся ситуацию, в которой оказались мусульмане Русского Туркестана после падения ханской власти. В результате былая «стройная организация духовного быта мусульман была нарушена изъятием населения из подчинения мусульманским владыкам, а на место ее не введено было никакой новой». Далее приводится пример упомянутых выше «округов», в которых после создания в них духовных управлений серьезно ослабло влияние «фанатичного суфизма»[611]. Авторы вновь апеллируют к прямым и косвенным влияниям (нравственным, духовным и политическим) «внешних подстрекателей», видя в них причину «возбуждения фанатизма», «неблагонадежности» и т.п. Излагая такого рода аргументы, составители делают ожидаемый вывод в том смысле, что создание автономного учреждения по управлению «делами мусульман Туркестана» «оградило бы [Туркестанский] край от влияния мусульманства не только русского[612], но главным образом, иноземного», и усилило бы локальный контроль властями за мусульманами. При этом в текст включена ссылка на мнение фон Кауфмана, который якобы в перспективе желал создать автономное для Туркестана Духовное управление. Как своеобразное резюме в документе емко и показательно сформулирована необходимость создания духовного управления в одном из последних абзацев: «… в настоящее время, после данного нам мусульманским населением урока [т.е. Андижанского восстания.– Б. Б.], показывающего, что оставлять его духовный мир без надлежащего надзора невозможно, становится совершенно необходимым установить, по примеру Закавказья и других окраин Империи, известный порядок духовного управления местного населения, который помог бы …зависимость туземной духовной жизни от заграничных мусульманских центров, наблюдать за проведением в жизнь требований центральной власти, ввести порядок в управление обширными вакуфными имуществами и, по указаниям русской власти, включать в программы туземных школ русский язык и другие предметы, которые сделали бы эти обеспеченные в материальном отношении учебные заведения действительными рассадниками просвещения, а не мусульманского изуверства и исключительности».