Туркестан в имперской политике России: Монография в документах

Как ожидалось, ферганский Проект в категоричной форме не допускал введение в состав «духовных и приходских сословий» членов суфийских групп («недозволенными правительством обществами или учениями: мюридизмом и дервишизмом»). Слишком свежо было воспоминание об Андижанском восстании 1898 года, предводитель которого Дукчи Ишан стал прочно ассоциироваться с суфизмом. Такое же отношение к суфизму заметно и в самаркандском Проекте. Однако рецензент отметил, что одновременно деятельность таких «суфийских» групп, вроде ишанов и маддахов, допускается в предложенном уставе Комитета. Иными словами, ясного определения о том, кто же подпадает под определение «недозволенные общества», в том числе «суфиев», «ишанов», не предложено.

В остальных пунктах ферганского Проекта (касательно образования и вакфов) рецензент увидел те же недостатки, что и в самаркандском Проекте. Например, он не разделил оптимизма составителей проекта из Ферганы, которые полагали, что полное игнорирование вакуфных имуществ, «погрязших в коррупции и кражах», приведет к тому, что они естественным образом придут в упадок, а вместе с ними и те религиозные учреждения, которые финансировались за счет этих фондов пожертвований. Правда, Г. Федоров критикует такой оптимизм в обычном на то время контексте, навеянном Андижанским восстанием. Иными словами, он открыто говорит, что в исламском обществе «на глазах русской власти» появляются новые «вакуфные фонды», которые вполне успешно действуют и даже заменяют уже пришедшие в упадок прежние вакуфные хозяйства.

Еще больше критических замечаний рецензент адресовал «Рапорту», подготовленному сырдарьинским военным губернатором Корольковым. Его «соображения» рецензент называет «общими и известными соображениями». Действительно, вводная часть рапорта составлена в обычном миссионерском духе под сильным влиянием публикаций Н. И. Ильминского (на мнения которого имеются ссылки). Составитель вновь апеллирует уже к знакомым утверждениям о том, что «русская власть должна лишь изыскивать лучший способ борьбы с мусульманством, а не вернейший путь к примирению с ним». Этих способов / путей автор видит два: «неуклонное преследование или полное игнорирование». Далее предлагается следовать первому пути, «подавляя лишь прямые антигосударственные проявления» и выражается надежда, что «шариат потеряет практический смысл, утратит прямое приложение к жизни», а ислам «развалится сам» в результате внутренних дискуссий и расколов.

По сути, рапорт не предлагает ничего, кроме как «энергическое и деятельное наблюдение над духовным и религиозным бытом туземного населения, возложив на всех чинов русской Администрации местной, по всем ступеням службы, обязанность неусыпно следить за религиозною стороною жизни туземцев, для предотвращения всего, что может почитаться вредным и противным интересу государственному в брожении, переживаемом мусульманством».

Рецензент не соглашается с таким упрощенным подходом и приводит свои контраргументы, в частности заметив, что «несмотря на применяемую в течение четверти века систему полного игнорирования их, [ислам] не переходит на почву религиозных прений, расколов и толков[617]. Неуклонное применение игнорирования мусульманства в Туркестане привело только к оживлению связей с заграничными центрами…». Доказательств таких связей, кроме обычных ссылок на полумифических «эмиссаров Османской Турции», либо на ссылки предводителя Андижанского восстания Дукчи Ишана (подтасованные им же) о своих «связях с Османским халифом», в документе нет.

Одновременно Федоров вполне резонно обосновывает призывы многих экспертов отказаться от навязываемых миссионерами фобий в отношении ислама и мусульман. Однако его дальнейшие замечания показывают, что он и сам не был свободен от последствий информационной паники после Андижанского восстания. Как ожидалось, главным врагом империи в глазах рецензента стал суфизм, поскольку он «свил себе прочное гнездо в Туркестане, поработил смирного, трудолюбивого туземца, .. .внушил ему, что он не должен удовлетворяться материальными благами нового порядка, а обязан стремиться свергнуть господство гяуров. И вот этот мирный туземец берет дубину и идет следом за ишаном бить спящих русских солдат…»[618]. Федоров продолжает, что не стоит «убаюкивать себя мечтой о том, что ислам, предоставленный самому себе, близок к распадению». Продолжая эту мысль и обращаясь к историческим контекстам периода создания «Духовных управлений» – времени Екатерины II, он настаивает на том, чтобы найти союзника в «наименее вредной части мусульманства» в борьбе с «другой [очевидно враждебной] его отраслью». В этом смысле Духовное управление, по мнению Федорова, – самый надежный и испытанный инструмент. Возможно, поэтому он отдает предпочтение самаркандскому Проекту, хотя и указывает на его недостатки, естественно, со своей точки зрения.