Ни в Византии, ни в мусульманском мире города не обладали такой автономией, какой они пользовались в классической Античности и которая вновь возникла в Средние века на Западе. Из этого не следует, что они были лишены жизнестойкости и своеобразного корпоративного духа. И точно так же из этого не следует, что их не заботили нужды их муниципальных властей и другие подобные дела. Просто все это являлось составной частью общей структуры государства, но, даже несмотря на их существование, мусульманское право не признавало никаких корпоративных образований и общественных организаций в качестве посредников между частным лицом и государством. Здесь нет необходимости останавливаться на этих общих местах, поскольку они неоднократно обсуждались. Надо просто иметь в виду, что в целом в Анатолии, как и в других местах, и даже больше среди мусульман, чем среди местных, город являлся центром управления и культуры. Туркмены, которые в то время обитали фактически за пределами городов, естественно, оказались также за пределами общества и культуры или как минимум составляли другое общество и другую культуру.
Именно в городе размещался наместник со своим гарнизоном. Именно в городе была мечеть и кадий, который вершил правосудие и который, если была такая возможность, выбирался среди ведущих правоведов. Мухтасиб уже был упомянут в другом месте, но здесь нужно сказать еще несколько слов об этом служащем и об этом институте. Юридически мухтасиб был подчиненным кадия, ответственным за соблюдение общественной морали, регламентирование деятельности немусульман, но прежде всего за общее благополучие торговли. Так было во всем мусульманском мире в период сельджуков, и неудивительно, что государству «Рума» (Румскому или Иконийскому султанату) следовало перенять этот институт. К сожалению, мы не можем сказать, приобрел ли он какие-то специфические черты в этой стране в связи с большим количеством местных купцов, которые имели свои традиции и были там более многочисленны, чем где-либо еще. Но до тех пор, пока они не наносили существенного урона исламу, их традиции уважались.
Записки, приписываемые Джелал ад-Дину Руми, служат прекрасным введением для нашего знания как ландшафта, так и социальной структуры большого сельджукского города. «В Конье, – пишет он, – начальники, сановники и знатные люди имеют тысячи домов, крепостей и дворцов. Дома купцов и икдишей выше, чем дома ремесленников, дворцы эмиров выше, чем дома купцов, купола и дворцы султанов выше, чем все остальные, но высота и простор небес…» К этому надо добавить различные пассажи из хроники Ибн Биби, в которых перечисляются дома знатных людей, икдишей, акхи, а иногда и религиозных служителей.
Выше всех, но после султана, если этот город его резиденция, стояли эмиры, наместники и далее все представители властей и правящих классов. В итальянских городах, как и во многих мусульманских, высота жилища находилась в прямой зависимости от социального статуса его обитателя, и можно было без труда определить, к какой социальной категории он относится. Для тех, о ком говорится ниже, дело обстояло несколько иначе.
Слово «икдиш», которое было иранским и турецким до того, как его позаимствовали арабы, изначально означает кастрированное или скрещенное (и бесплодное) животное, в частности мула. От этого значения оно в иранско-турецких странах перешло на людей смешанной расы. Таким образом, в Малой Азии оно, видимо, относилось к детям, родившимся от союзов между турками и местными жителями, вероятнее всего обращенными в ислам мужчинами, женившимися на труецких женщинах. Вопрос в том – хотя это невозможно ни доказать, ни опровергнуть, – называли ли икдишами только обращенных или, как в случае с янычарами у Османов, еще и христианских мальчиков, насильно взятых из своей среды и выращенных мусульманскими воинами. Но в христианской литературе об этом ничего не сказано.