Твоя навеки

— Три месяца...— голос Фэйт оборвался, и она снова напряглась, хотя и не отпрянула от него. Ей так вдруг захотелось не думать обо всем этом, нырнуть с головой под одеяло и притвориться, будто ни­чего не происходит. Но не менее сильно ей хотелось также и объяснить этому грозному мужчине с неж­ными руками любящего супруга, что именно сдела­ло ее такой невменяемой неврастеничкой. — Три месяца назад его выпустили под залог, и он сразу же объявился в нашей квартире. Он ужасно разо­злился, узнав, что я подала на развод, но еще больше его взбесила моя беременность. Почему, не знаю, ведь он сам, по сути, всякий раз брал меня силой... Он попытался поступить так и на этот раз, и я, испугавшись, что он причинит вред ребенку, призналась, что уже три месяца как в положении. Я надеялась, что хотя бы это удержит его, но...— Голос Фэйт зазвучал глухо, прерывисто, переходя на всхлипы.— В конце концов он взломал дверь.

— Я попыталась убежать, но не смогла. Он ведь гораз­до сильнее меня...

Проговорив все это, она зарыдала, и Мик стал нежно гладить ее по голове.

— Успокойтесь, Фэйт,— сказал он глухо.— Здесь вы в полной безопасности.

Фэйт всхлипнула.

— Меня спас от расправы Гэррет Хэнкок,— продолжила она,— в тот самый момент, когда Фрэнк уже готов был убить меня. Как я потом поняла, Фрэнка выпустили на свободу под залог в расчете выведать, есть ли у него сообщники, и Гэр­рет вел за ним непрерывную слежку. Может быть, он рассчитывал, что я в курсе дел Фрэнка, не знаю... Но так или иначе, Гэррет оказался рядом...— Она закрыла лицо руками и замолчала, но через несколько минут вновь овладела собой.— После всего происшедшего,— продолжила она,— Фрэнка снова засадили в тюрьму, где он должен был ждать суда. И все время, пока он там находился, я чувство­вала... В общем, он сбежал. Вы понимаете, что я не могла спокойно сидеть и ждать, что он в любую минуту нагрянет ко мне. Не могла и все тут!

— Да, конечно,— его пальцы непроизвольно гладили белокурые шелковистые волосы Фэйт.— А ваши родственники, друзья... Почему они не могли вам помочь?

— У меня нет друзей, только друзья Фрэнка,— с горечью вымолвила Фэйт.— Что касается родст­венников, то они все умерли. Все, кроме сводной сестры, но она давным-давно вышла замуж и уехала в Европу. Естественно, она не могла мне помочь.

Ну и передряга, подумал Мик. И самое глав­ное, теперь он не сможет отправить ее в мотель. Он же не уснет, будет постоянно думать, не достал ли ее Фрэнк в таком незащищенном месте.

Ребенок во чреве женщины шевельнулся, и на мгновение уперся ножкой в твердую стену мужского пресса.

— Господи, я кажется...— выдохнул Мик.

Фэйт подняла глаза и обмерла: лицо мужчины будто просветлело и на нем застыло выражение благоговения и испуга.

— Я ничего не натворил?..— резко спросил он.

— Нет. Это он просто немножко поворочался. Вот послушайте.

И она в порыве необъяснимого доверия положи­ла ладонь мужчины на свой круглый живот, и Мик ощутил слабое шевеление внутри.

— А-а, черт!— Это было его любимое выраже­ние, хотя именно сейчас оно было совсем неумест­но. Мик взглянул на Фэйт, и его словно выруб­ленное из гранита лицо озарилось мгновенной, но искренней улыбкой.— А-а, черт! — пробормотал он снова, почувствовав новый толчок.

Фэйт невольно улыбнулась в ответ, и тут же оба испугались собственной искренности. Оба потупили взгляд, каждый сам себя ругая за телячье просто­душие, и секундой позже Фэйт уже сидела на кровати одна, а он стоял у двери.

— Дорогу через пару часов расчистят,— бросил ей Мик через плечо.— После ленча съездим в город и переговорим с этим вашим техасским полицей­ским.

Сапоги, подумал Мик, выводя «блейзер» на только что расчищенную дорогу. Ей нужны теп­лые сапоги. Сейчас на ней были синие сапоги из его кладовой, но они совершенно определенно были ей велики. Ей нужны сапоги, теплые ва­режки, меховая шапка и брюки по погоде... Ей нужен миллион всяких вещей, но самые необходи­мые он должен купить ей еще до того, как они вернутся домой. Наклонившись, Мик переключил систему обогрева в салоне, чтобы Фэйт чувство­вала себя как можно комфортнее.

Фэйт, однако, была явно не в своей тарелке. Она старалась не глядеть на него, но он, как магнит, притягивал ее, и всякий раз при взгляде на Мика ее словно бы обдавало каким-то теплом, идущим от него.

Без сомнения, он был образцом мужественности, по крайней мере в ее физическом воплощении, и седина, подступающая к длинным черным прядям, лишь усиливала это впечатление. Ему удивитель­но шли зеркальные, в стиле авиаторов начала века, очки: их черная блестящая поверхность, казалось, образовывала еще одну плоскость его величественно-сурового лица, такого же сурового, как заснеженный пустынный пейзаж за окном.

Интересно, что сделало его таким суровым и замкнутым? По крайней мере — внешне, ибо она, Фэйт, имела возможность разглядеть под этой непроницаемой броней другого человека, без коле­баний открывшего перед ней двери своего дома, со­гревшего и успокоившего ее в своих объятиях в минуту душевной слабости.