Твоя навеки

Прикусив нижнюю губу, Фэйт старалась смот­реть в окно. Сейчас ей хотелось набраться муже­ства и задать один-единственный вопрос: как он жил все эти бесконечно длинные годы, с тех пор, когда они виделись в последний раз, и каким обра­зом тихий, нежный юноша превратился в твердого, как кремень, мужчину.

Мик повернул голову, и ее смущенное лицо отра­зилось в зеркале темных очков.

— У вас сейчас вид любопытного котенка,— сообщил он низким раскатистым голосом.— Что именно вас интересует?..

И вдруг Фэйт поняла, что ей хочется знать о нем все, но при этом ни один из ее вопросов не имеет отношения к прошлому. Ей показалось, что в тоне Мика проскользнуло что-то чувствен­ное. Нет, подумала она. Скорее всего это ошибка. Не может мужчина находить ее сексуально привле­кательной, тем более сейчас, когда она на шестом месяце.

Мик же снова переключил свое внимание на до­рогу, а потому Фэйт оставалось лишь гадать о верности или неверности своего предположения. Вообще-то ей больше, чем какой-либо другой жен­щине, было понятно, какую угрозу может пред­ставлять собой здоровый и сильный мужчина. И при этом, несмотря ни на что, он почему-то казался ей таким надежным, что ее так и тянуло присло­ниться к его могучей, как скала, груди.

Боже, как хотелось ей после стольких лет оди­ночества и ужаса почувствовать хоть какую-то опору в жизни. Жгучее желание тепла и защиты за­хлестнуло ее. Нет, было бы нечестно воспользо­ваться отзывчивостью Мика, а кроме того, она не имеет права расслабляться. Ей скоро предстоит думать и заботиться о ребенке, а этому ребенку нужна будет сильная и уверенная в себе мать.

Как бы ни поворачивались события, за остав­шиеся до рождения ребенка месяцы ей предстоит окончательно стать хозяйкой своей судьбы и пресечь попытки кого бы то ни было командовать ее жизнью. Фэйт Монроуз-Уильямс пора в конце концов повзрослеть!

Губы Фэйт горько сжались. Все детство и юность ее готовили к тому, что она должна стать женой, хранительницей очага для мужчины, кото­рый все взаимоотношения с внешним миром будет выяснять сам, за нее. Никто не вложил ей в голову, что может наступить такой момент, когда ей при­дется рассчитывать только на себя, и судьба ее ребенка будет зависеть от того, насколько само­стоятельной она окажется. Никто ее не преду­преждал, что брак может превратиться в каждо­дневный кошмар, что муж, опора в жизни, будет бить ее смертным боем, а затем и вовсе попытает­ся прикончить. Никто не предостерег, что мужчина может настолько свихнуться в своей ревности, что приревнует ее к своему собственному семени, про­росшему в ней и...

Господи, какой же обманутой она себя чув­ствовала! В ушах у нее не смолкал голос ма­тери: ни при каких обстоятельствах нельзя выка­зывать мужчинам свой ум, потому что им не нра­вятся женщины с мозгами, а нравятся похотли­вые и безмозглые курицы, а коли так, то нужно уметь возвеличивать мужчину в его глазах даже ценой собственного унижения. Хорошая жена — та, что делает мужчину счастливым, чего бы это ей ни стоило... И вот результат: за все годы замужества ее ни разу не спросили, чего хочет она и что нравится ей. Она просто-напросто бы­ла ничтожеством, а потому с ней нечего и счи­таться.

Если же муж бил ее, то виновата в этом, конеч­но же, была она сама: она не сумела сделать его счастливым, поэтому он ее и бил. Если бы она приготовила на ужин цыпленка, а не бифштекс, если бы не заснула в то время, когда он должен был вернуться с работы, если бы не обратилась слишком любезно к молодому продавцу в магазине — тогда бы он не стал ее бить. Она была виновата во всем — от начала и до конца, потому что справляйся она со своими обязанностями получше, муж был бы добрее к ей. Каждый удар, каждое ругательство Фрэнка лишь подтверждали ее неспособность быть женщиной и заставляли ее острее чувствовать вину за свою неполноценность.

— Но я же была не виновата!

— Фэйт!

Погруженная в переживания, она не сразу по­няла, что крик души вырвался наружу.

— Фэйт! — Мик, остановив машину на обочине, внимательно поглядел на нее.

Фэйт, не осмеливаясь поднять глаза, вжалась в кресло.

— Извините,— прошептала она.— С тех пор, как я беременна, я часто размышляю вслух и плачу.

— Раз так, поплачьте всласть,— ворчливо-добродушно сказал Мик.— Вот, возьмите!

Он протянул ей носовой платок и снова выру­лил на дорогу. Меньше слов — меньше проблем. Пусть поплачет вволю, говорят, помогает.

Благодарная Мику за молчание, Фэйт про­мокнула глаза. Господи, как же она устала всего бояться... Устала уставать от всего на свете.

К тому моменту, когда Мик остановил машину перед полицейским участком, Фэйт была спокой­на — по крайней мере внешне.

Здание, в котором размещался участок, при­чудливо сочетало в себе черты готического и вик­торианского сталей и заметно выделялось на фоне домов новой постройки. Народа в центре города в этот морозный день было мало, и улица казалась пустынной и угрюмой.