Твоя навеки

— Что ж, наверное, вы правы, и впредь я по­стараюсь быть более вежливым,— сказал он мягко.

Фэйт, ожидавшая, что сейчас на ее голову об­рушатся все громы и молнии, так и замерла на пороге кухни с открытым ртом.

— В-вы... постараетесь? — спросила она полу­шепотом.

Мик сделал глоток кофе и невозмутимо заве­рил ее:

— Да, постараюсь. Не желаете травяного чаю? Я держу его на случай визита соседки, которая тоже ждет ребенка.

Фэйт, не чуя ног, шагнула в кухню. Она по­чувствовала себя оглушенной. Она ждала земле­трясения, а получила в ответ спокойное пони­мание.

— Что за соседка?

— Наша с вами соседка, Мэнди Лэйерд. Она и ее муж живут сразу за вами.

— А-а!.. И когда она должна родить?

— Кажется, в мае. Чаю?

— Э-э... Да, пожалуйста.— Фэйт продвинулась вперед еще на шаг, все еще в изумлении от того, что на нее не кричат.— Э-э... Мик!..

— Слушаю?

— Вы... вы на меня не сердитесь?

Мик, наливавший чай из заварочного чайника, повернул голову.

— А какого, простите, черта, я должен на вас сердиться?

— Ну как же!..— А действительно, почему он должен сердиться? Из-за того, что ей не понра­вился его тон и она об этом сказала вслух? Идиот­ская причина, если задуматься. Фэйт еще раз на­бралась духу.— Мне не нравится, когда меня назы­вают леди. Вы... Вы говорите со мной так снисходи­тельно, будто я ребенок. А я давно не ребенок.

Мик водрузил чайничек на плитку и зажег го­релку:

— Видите-ли, все зависит от того, с какой сто­роны на это дело посмотреть,— медленно прогово­рил он.— Мне уже сорок лет, если вам интересно. Я видел такое, от чего иные седеют на глазах, и пос­ле этого ощущаю себя ровесником Мафусаила. Сколько бы вам ни было, в любом случае вы на­много моложе меня.

Возразить было нечего, разве только то, что после нескольких лет совместной жизни с Фрэнком Уильямсом она чувствовала себя старухой.

Фэйт с любопытством проследила, как он двига­ется по кухне с ленивой грацией атлета, открывает ящики, заливает травяной чай кипятком. Казалось просто невозможным, что его огромные ручищи так ловко манипулируют такими хрупкими предметами, как фарфоровый чайничек.

Принимая от него чашку с чаем, Фэйт загля­нула в черные, как обсидиан, глаза, и что-то в ней дрогнуло, по телу растеклось тепло, колени задро­жали.

— Осторожнее.— Заметив, как трясутся ее руки, Мик отставил свою чашку в сторону.— Фэйт, что-то не так?

Что-то не так? Да, конечно. Она стоит недо­пустимо близко к мужчине, и, что самое страшное, происходит это по ее воле. И ее очень волнует, что произойдет, если он ее коснется, более того, ей хо­чется, чтобы он ее коснулся. Боже, неужели она снова даст себя провести? Да ни за что!

Чашка выпала из рук Фэйт и со звоном разби­лась, чай разлился по полу. Фэйт стремглав выбежала из кухни.

Мик бросился было за ней, но тут же остано­вился. А-а, черт! К чему? Суть ее проблем ты в об­щих чертах знаешь, а влезать в них еще глубже просто глупо. Возьмите себя в руки, сэр, и займи­тесь своими делами, у вас их достаточно много. Вот так-то!

И тем не менее он все же чуть не побежал за ней. Черт бы побрал его сердобольность!

Словно приходя на помощь, зазвонил телефон. Появился подходящий предлог не догонять Фэйт и не мучить себя обвинениями в бесчувственности и мягкотелости одновременно.

— Доброе утро, Мик! — раздался в трубке хриплый низкий голос Натана Тэйта.— Я только что получил из Сан-Антонио досье на того парня. Ты наверняка в курсе. Расскажи-ка мне, с чего это вдруг ты заинтересовался человеком по имени Фрэнсис Уильямс? И что это за птица такая важ­ная, если вместе с досье к нам изволил пожало­вать полицейский из Техаса, ведущий его дело?..

От стука в дверь спальни Фэйт вздрогнула. Она выпрямилась и уселась в постели, инстинк­тивно прикрыв живот подушкой, как щитом. Она не была готова сейчас видеть Мика, но он, кажется, уже не оставлял ей выбора. Вот сейчас он ворвется, потребует объяснений — по праву потребует. А то и просто накричит на нее за разбитую чашку и зали­тый чаем пол. Фрэнк по крайней мере поступил бы именно так. А затем бы влепил ей такую затрещину, что она бы упала на пол, а он, расставив ноги и сложив руки на груди, спокойно наблюдал, как эта растеряха и неумеха подбирает перед ним на коленях черепки; глядишь, еще и пнул бы ее ногой. Пару раз именно так все и было, и с тех пор Фэйт больше всего на свете боялась что-нибудь уронить или разбить.

— Фэйт, мне нужно поговорить с вами,— крик­нул Мик через дверь.

— Извините за чашку,— с дрожью в голосе проговорила она.

— Чашку? — Мик ошеломленно уставился на дверь. Он уже успел забыть про эту дурацкую чашку, хотя черепки еще валялись на кухонном полу.— К черту чашку! — нетерпеливо сказал он.— Не в этом дело. Фэйт, мне нужно поговорить. Могу я войти?

До нее, наконец, дошло, что у нее просят раз­решения. Это было поразительно: Фрэнк давным-давно вломился бы в дверь, вдвойне разъяренный тем, что от него смеют закрываться.

— Заходите,— робко сказала она, но на всякий случай все же забилась в угол кровати, еще крепче прижав подушку к животу.

Мик с порога заметил это, но сейчас его зани­мали совсем другие вещи.