Понятие это предложено Сьюзен, из детских воспоминаний о выговоре ее отца и о том, как он объяснял ей и Мириам Кино в том или другом кинотеатре из его сети в мелких городках Делавэра и Мэриленда, когда девочкам было три-четыре[111]
. Мим, бывало, егозила; ныне у нее остались смутные воспоминания об отце и никаких – о тех терпеливых семинарах-утренниках. А вот Сьюзен припоминает – так же ясно, как будто их самих снимали за просмотром кино, и кино это показывали уже много раз, – прохладные пустые залы, в которых Джек Секлер предварительно просматривал грядущие киношки. По его приказу гаснут люстры ар-деко; плюш сидений щекочет бедра и икры у маленькой Сюзи, а по экрану движется смутное действие. Джек шикает на Мириам и предупреждает Сьюзен (отличницу уже в четыре): Вон плот памяти таки поплыл, Сюзеле: эт' понятно по скрипицам в музыке, да еще картинка вся расплылась иВ нашем же настоящем времени Сьюзен возражает: Не вплыть нам в нашу историю на местечковых шуточках, Фенн. Они годятся только между нами. Да и вообще потеряются при переводе[112]
.Возможно. Где-то в Части I, «Бухта, Ки», Сью предлагала нам начать с середины, прямо вот тут на «Поки», вновь зайти в Чесапик, скажем, на последнем отрезке нашего творческого отпуска в плавании, а затем подкрепить чередою обратных кадров того, что привело нас сюда, продвигая настоящее действие на шаг между каждым таким кадром, пока не покончим с экспозицией, перед самой кульминацией. Когда Сьюзен об этом говорит, ей нравится сбиваться на выговор своего отца и на то, что она помнит или воображает как его необузданную фантазию. Сердце у нее тогда переполняется невостребованной дочерней любовью, последующим получателем коей был Манфред, не говоря уж о самом Фенвике:
Эт' кабутто мы катим-таки большущий снэжный ком по склону – дэйствия всэ больше, так? С кажным шагом интриха всэ хуще. Уж надо звать-таки на помощь, шоб пхать. Так кажный новый помощничек на плоту памяти приплыват; а как до вэрхушки допхаем, вся команда и соберется! И вот перевалим снэжный ком эт' через вэрхушку – и он хабах вниз по склону развязки, как эбицкая лавина.
Джек Секлер никогда так не разговаривал, замечает Фенн. Мой отец его помнит культурным человеком, родичем вирджинских Алланов.
Ха.
Но я, кажется, понял: Опосля пэрвохо поворота винта пэред кульминацией – никаких тэбэ уж плотов памяти.
Точно. По мнению Джека Секлера, у любого писателя, шо въедет в катарсись на плоту памяти, холова из жопы растет.
Мм-хм. И Фенвик, такой же спорый ученик теперь, какой Сьюзен была тогда, берет этот снежный ком и бежит с ним дальше. Поэтому замэсто череды мэлких хлипких плотов памяти шо ж нам не взять один здоровущий плот да не нахрузить его плотью под завязку?
Как-как, Фенн?
Давай-ка проплывем на этом плоту мимо нашей собсьной плоти к спэрьме с ицеклэтками, из каких мы вылупились; обратно к той плоти, шо сделала их, к спэрьми с ицеклэтками, шо вылупила наших прэдков. Давай-ка отплывем на плоту до Адама с Евой в Саду – к самой пэрвой памяти плоти из всэх. Вот так Свинка эт' буэт, Джек!
Сьюзен замечает: Гораций в своей эпистоле об искусстве поэзии советует, что, рассказывая историю падения Трои, вовсе не нужно начинать
Да пошел ты со своими налоховыми катэхорьями. Тут искусство.
Серьезно, Сьюз: Давай отплывем на плоту до той плоти, что сплотила всю плоть, – до самохо́ Большохо Баха!
Чего?
Ты ж скока раз мне рассказывала, как Джеку Секлеру нравилось, если история начинается с баха.
Я не это имела в виду, Фенвик. Я говорила, что с баха нам надо начать в самой середке, как Гомер, а потом уже нагонять.
Так мы и начнем-таки с баха, и закончим бахом, да и посередке бах у нас буэт. Бахнем на плотах памяти и бахнем на плотах прови́дэнья.
На плотах провидения!
Ну да, провидения. Часть Пять, твой Сон о Будущем. Вергилий так поступал; и мы можем. Плоты провидения.
Заполучи, Джим Миченер, говорит Сьюзен.
Но вот приплывает-таки наш плавучий плотик памяти, пока Фенвик и Сьюзен целуются за кадром.
Каково наше положение?
Своя рука владыка.
Я в смысле, где мы?
Подходим к Красному Коническому Два, возле устья Малого Чоптанка. До Тополиного часа три, если бриз не сменится. Плоти давай, сладостная Сюзеле.
Почему я?