Творения догматико-полемическое и аскетические

Кол. 3:10), по отложении этой дебелости телесной будто становится бесчувственною, – та, которая, содержа в себе всякую силу разума, своим причастием даже немое и бесчувственное вещество плоти делает чувствительным».[1099] Таким образом, по воззрению Кассиана, душа человека, нося образ Божий и подобие, является жизненным началом в человеке, оживотворяет самый телесный организм, и ей, в отличие от тела, еще принадлежит бессмертие и сохранение всех своих сил и способностей даже по разрушении тела. «Свойство разума требует, – говорит он, – чтобы душа по сложении этой плотской дебелости, которою ныне ослабляется, свои разумные силы привела в лучшее состояние, восстановила их более чистыми и более тонкими, а не лишилась их».[1100] В чем же, собственно, проявляется жизнь души человека? Преп. Кассиан довольно кратко характеризует природу души и состояние ее сил, и это потому, что он стремится главным образом охарактеризовать нравственное состояние человека до и после падения. Самое название «душа» (anima) для обозначения одной из составных частей природы человека у Иоанна Кассиана не единственное; часто у него можно встретить еще слово «дух» (spiritus, animus),[1101] и это слово употребляется у него часто наряду с первым и в одинаковом значении.[1102] Иногда же, напротив, «дух» как бы противопоставляется «душе» и обозначает нечто иное, нежели «душа». Так, например, у преп. Кассиана различается даже троякое состояние одной и той же души: «…по определению Св. Писания, – говорит он, – есть три состояния душ: первое плотское, второе душевное, третье духовное (primus carnalis, sесиndus animalis, tertius spiritalis)».[1103] Из дальнейших слов этой же главы, откуда взято приведенное место, ясно открывается, однако, что указанное различие у Кассиана имеет характер чисто нравственный. Название «дух» (spiritus) не означает какой-либо третьей составной части человеческой природы, а только высшую способность его духовной природы, способность той же души с особым характером ее деятельности, по преимуществу же употребляется вместо слова «ум» или «разум».[1104] Для более точного выяснения взгляда Иоанна Кассиана на духовную природу человека нужно обратиться к его учению о способностях души. Проводя аналогию между душою и телом в отношении к порче или повреждению, Иоанн Кассиан так говорит, между прочим, о душе: «…от видимого (т. е. тела) переходя к невидимому, мы верим, что в частях и (так сказать) членах нашей души бывает всякий порок. Так как все мудрецы различают в душе тричастную способность, то и недугом каким-нибудь повреждается или разумная (rationabile), или раздражительная (irascibile), или вожделевательная (concupiscibile)».[1105]

Таким образом, в учении Иоанна Кассиана о душе и способностях ее сказывается известное учение об этом предмете еще древних философов Платона и Аристотеля, а из христианских мыслителей особенно Григория Нисского, который и объединил учение об этом предмете указанных древних мыслителей.[1106] На языке современных понятий эти три способности, очевидно, означают то же, что ум, сердце и воля в душе человека по принятому теперь делению. Из этих трех сил и способностей души первое место занимает разум, или просто ум, как носитель высших идей, и нормальное положение человека состоит в том, чтобы все подчинялось руководству ума.[1107] Разум является как бы солнцем, освещающим путь жизни.[1108] Такое владычественное положение ума или умной части души обуславливается тем обстоятельством, что в этой-то части души и заключается по преимуществу образ Божий в человеке, и знание закона Божия вложено ему,[1109] а отсюда коренная потребность ума, как бы его закон, заключается в постоянном обращении к Богу,[1110] в желании жить только этим созерцанием Бога, не развлекаясь попечением о плоти. «Дух (mens), – говорит Иоанн Кассиан, – весь желает прилепиться к делам духовным, оставляя даже самые необходимые потребности плоти».[1111] «И если ум (mens) наш будет свободен от бремени приражающихся к нему пороков и мирских забот и чужд растления вредных похотей, то, облегчаемый силою природной чистоты своей, при самом тихом веянии духовного размышления возвышается к превыспреннему и, оставляя все дольное и земное, переносится к небесному и невидимому».[1112]