Творения. Книга третья

12) Алеут ни при каком случае не будет спорить ни с кем, особенно с русским, хотя бы совершенно был уверен в истине. Он, лишь только услышит, хотя несколько спорных слов, то тотчас же замолчит, и на все вопросы спорщика отвечает: не знаю, ты больше знаешь, ты русский. Впрочем, он не совсем равнодушно уступает в споре своему одноземцу.

13) Алеуты вообще не охотники ни в каких случаях лгать и выдумывать ложные слухи; но слышанному верят и рассказывают. Даже редкий из них солжет и тогда, когда бы падало на него какое-либо подозрение. В этом случае, или когда точно бывает виноват, он, если и не признается явно и ясно, то на все вопросы не отвечает ни слова; это молчание, при робком и нечистом его взгляде, есть верное доказательство его вины.

Не имея в себе наклонности ко лжи, им весьма обидно кажется, если не верят и противоречат явно их словам; и тогда алеут не будет рассказывать самой верной истины, хотя бы мог потерпеть от этого самый вред или убыток.

14) Алеуты умеют хранить вверенную тайну и никогда не будут болтать о том, о чем нужно молчать, или, что, по их мнению, неприлично разглашать. И потому-то очень трудно узнать от них что-либо тайное и особенно касающееся до прежних их обрядов и суеверий. Они также и сами не охотники выпытывать тайны от других. Напротив же того, то, что им кажется смешным, не преминут рассказать при первом случае.

15) Алеуты, или потому что сами не охотники лгать, или, будучи непроницательны, — очень доверчивы и даже легковерны. Довольно несколько ласковых слов и приветливого обхождения, или одного доброго дела, для того, чтобы заслужить всю его откровенность[73]. Что ни говори ему и ни рассказывай, даже чудесное, невероятное, он всему от чистого сердца и без всякого сомнения поверит, если только повествователь не замечен им в числе лжецов и умеет выдержать себя в рассказе. Впрочем, алеут может и притвориться верящим; он не остановит рассказчика и не изменит себе никакими знаками; только опытный может видеть из его взглядов и по тону подтверждения, и узнать то или другое.

16) Алеуты скрытны, или, но крайней мере, умеют быть скрытными. Этому может быть доказательством отчасти то, что алеут, подшучивая над своим товарищем, умеет выдержать себя. Самое смешное и нелепое рассказывает он с важным видом и почти без всякого изменения в лице, между тем, как внутренне, так сказать, надрывается от смеха.

17) Алеут, или потому, что сам никого не оскорбляет безвинно, или оттого, что слишком дорожит своею правотою, или потому, что он раздражителен и вспыльчив, (чего, однако ж, в другом случае нельзя заметить) — очень чувствителен к невинным оскорблениям делом и особливо словом. Оскорбительно даже для него и то, если ему будет сделан какой-нибудь выговор, хотя скромный и нестрогий, но тогда как собственная его совесть нисколько не обвиняет его: подобные выговоры они принимают себе за брань. (Справедливыми же выговорами, как бы они ни были строги, он не оскорбляется; но, так сказать, уничтожается). Презрительный даже взгляд, если он успеет понять его, брошенный на него напрасно, и особливо неуважаемым им человеком, может тронуть его до сердца. Потому-то весьма вероятно, что мстительность в прежнем быту их была одною из сильных причин к междоусобиям. Но ныне они не могут быть мстительны. Нет и не было примера мщения, даже хотя бы оскорбляемый был и не в трезвом виде; в таком случае он скорее не пожалеет самого себя, и сделает себе вред, чем будет мстить словом или делом. Это оттого, что алеуты умеют владеть собою и удерживать порывы своего гнева. Обыкновенное мщение алеута состоит в молчании. Он не будет говорить со своим оскорбителем, иногда даже до тех пор, пока тот не сознается и не будет просить прощения[74]. Впрочем, кажется, что алеуты сколько раздражительны, столько же и отходчивы и вовсе незлопамятны. Если они и не говорят друг с другом, то это потому, что каждому из них стыдно начать говорить первому.

Нетрудно угадать причину, почему алеуты ныне не мстительны, тогда как прежде они, за оскорбление, сделанное одним, мстили целому роду. — Страх наказаний и невозможность сделать тайное мщение есть первая, а Закон Евангельский, свято почитаемый ими, вторая тому причина. Конечно, не может быть, чтобы в некоторых и самый рассудок не одерживал верх над чувствительностью. Но что мщение самым делом весьма редко случается и между детьми, которые также мстят более молчанием, — можно думать, что молчание оскорбленного они считают одним из чувствительнейших наказаний.

18) Алеуты, при всем своем упрямстве, послушны там, где видят, что долг их требует повиноваться, и, что за неповиновение их могут последовать убеждения другого рода; или, что их отговорки, хотя бы то и уважительные, не принимаются в уважение. В таком случае они не воспротивятся исполнить приказание и тогда, когда угрожает им явная опасность. Байдара, погибшая подле Аляксы, около 1815 года, служит особенным тому доказательством.