Творения. Том первый. СЛОВА.

Но существование трех Лиц в едином Божестве, по учению св. Григория, не есть признак недостатка или ограниченности в Божеском существе,[932] так как «в Божестве нет никакого недостатка или несовершенства».[933] Оно не указывает в то же время и на сложность или множественность в субстанции Божества, так как в противном случае необходимо было бы допустить понятие противоположности или разделения, которое не может иметь места в Божестве. Множественность в Божестве может состоять только в различии, вытекающем из внутренних имманентных актов Божественной жизни, результатом которых и являются Лица с определенными именами.[934] Отсюда в Божестве – и различие (διαίρεσις), и единство (ἕνωσις): Оно нераздельно по существу и неслиянно в Лицах. Вот то, что св. Григорий заповедует строго соблюдать в Троице каждому ее почитателю, говоря: «Держись неуклонно середины, стараясь различать, как нужно, и соединять, как справедливо. В Троице – единство без слияния и различие без разделения, ибо природа в Ней нераздельна, Лица же всегда остаются неслитными».[935] Что же касается самих внутренних актов в Божественной жизни, то в признании их, по мнению св. Григория, нет ничего не сообразного с понятием о Божестве. Божество не может быть рассматриваемо в состоянии бездеятельности и абсолютного покоя; напротив, сообразно с Его природой Ему необходимо приписать движение:[936] в движении проявляется жизнь. Ему принадлежит движение не только вовне, но и внутри Себя; только при этом мы должны удалить всякое представление о времени и страстности. «Сын и Святой Дух, – учит Назианзин, – в отношении ко времени безначальны, потому что Они не могут зависеть от времени, которое получило начало от Них.[937] Ты спросишь: каким образом рождение может быть бесстрастным? Потому что оно не материально. Если плотское рождение соединено с некоторым страданием, то бесплотное рождение должно быть от него свободно,[938] потому что в Троице нет ни времени, ни страдания, ни тела».[939] Как же представлять внутренние движения и деятельность в Божестве? Св. Григорий не дает ответа на этот вопрос, по своей высоте и сверхъестественности недоступный для ограниченного человеческого ума, а говорит только, что «Единица, сначала подвинувшаяся в двоицу, остановилась на Троице».[940] Потом, как бы в объяснение этого Божественного акта, в другом месте он говорит: «Божество выступило из единичности по причине полноты, перешло двойственность, потому что Оно выше материи и формы, из которых состоят тела, и определилось троичностью – первым, что превышает состав двойственности, – по причине (Своего) совершенства, чтобы, с одной стороны, не быть ограниченным, а с другой – не разлиться до бесконечности».[941] Божественная Единица движется не так, как льется через края – по сравнению одного из языческих философов [942] – переполненная чаша,[943] но Она движется, не выступая из Себя Самой, и в то же время без всякого ограничения, потому что Ее предел – бесконечность, т. е. Она Сама, – Она распространяется не вне Себя, но остается в Себе Самой, и, таким образом, три Лица остаются в нераздельном единстве. Отсюда вытекает то весьма важное следствие, что кто устраняет одно бытие (Лицо), тот разрушает все целое (Троицу).[944] Троица должна оставаться всегда одинаковой и неизменной, какова Она есть в своем существе. «Мы не можем, – говорит Богослов, – ничего в Ней ни прибавить, ни отнять, ни убавить.[945] Мы не боимся упрека в тритеизме, тем более что многие из наших противников (в особенности македониане) открыто проповедуют двубожие, а другие не признают, вопреки нашему учению, единство Божественной природы.[946] Мы признаем Отца в Сыне и Сына во Святом Духе, в которых крестились, в которых уверовали и с которыми соединились, различая Их прежде соединения и соединяя прежде различения (т. е. представляя в Них в одно и то же время и единство, и различие), и не признаем трех за одно (Лицо), так как Они не безличны и составляют не одну ипостась, – но веруем, что Они – одно Существо, так как Они – одно не по лицу, а по божеству (существу)».[947] В кратких словах св. Григорий представляет своим противникам учение о Святой Троице таким образом: «У нас, – говорит он, – один Бог, потому что существует только одно Божество, и то, что от Него, возводится к Одному, хотя мы веруем и в Трех, ибо Они равны по божеству и совечны по бытию; Они нераздельны ни по воле, ни по силе, и в Них нет ничего такого, что свойственно вещам делимым; напротив, короче сказать, Божество нераздельно в отдельных».[948]

Но все эти рассуждения и доказательства Богослова могли бы показаться некоторым еще недостаточными и неубедительными. Поэтому он обращается к доказательствам другого рода. Священное Писание и церковное Предание – вот источники, из которых он черпает свое учение о Святой Троице, и полное согласие последнего с этими главнейшими основаниями христианского знания не оставляет места ни малейшему сомнению в истинности его.