Творения. Том первый. СЛОВА.

Из всех мест Священного Писания, относящихся к догмату о Святой Троице, святые отцы Церкви останавливали свое внимание прежде всего на известной формуле крещения (Мф. 28:19), находя в ней полное и ясное указание Лиц Святой Троицы в Их порядке.[949] И св. Григорий Богослов находит в этих словах Писания «порядок богословия» (τάξιν τῆς θεολογίας).[950] Здесь три Лица Святой Троицы различаются посредством соединительной частицы и (καὶ), стоящей перед именем каждого Лица, чем указывается на самостоятельное бытие; выражение же во имя (εἰς τὸ ὄνομα), общее для всех трех Лиц Святой Троицы, соединяет Их в одно и указывает на Их равенство и единосущие. Кто же осмелится – рассуждает Богослов – под одним общим именем представлять и Бога, и тварь и приписывать им одинаковое достоинство? Согласно с данной заповедью Спасителя, мы действительно крестимся во имя Сына и Духа так же, как и во имя Отца. Но немыслимо, чтобы мы крестились во имя раба или твари, подобной нам. Без сомнения, наш Спаситель не давал нам такой заповеди. Таким образом, если Отец – Лицо Божественное, то таковыми же должны быть и Сын, и Дух Святой. И самое имя «Отец» уже указывает на отношение к Сыну: в каком смысле один называется Отцом, в том самом и другой называется Сыном. Поэтому – заключает св. Григорий – мы можем смело воскликнуть: «Не солгу Тебе, безначальный Отец; не солгу Тебе, единородный Сын; не солгу Тебе, Дух Святой! Знаю, кого я исповедал».[951] Унижать или отделять одно (Лицо) от трех значит унижать и исповедание, и возрождение, и обожение, и надежду (на вечную жизнь)... К этому ведет нас великая тайна; к этому ведет вера в Отца и Сына и Святого Духа и в общее имя; к этому ведут возрождение, отречение от безбожия и исповедание Божества, ибо это последнее (т. е. Божество) – Их общее имя.[952] Эти мысли не раз повторяет св. Григорий и в других местах своих творений, варьируя посредством различных риторических фигур. Так, в одном месте он восклицает: «О, жалкое мое просвещение, если я после омовения (т. е. крещения) снова стал нечистым, если я вижу, что неочищенные светлее меня, если я стал игрушкой зловерия крестившего, если я ищу лучшего духа и не нахожу! Дай мне другую купель и потом будь худого мнения о первой. Зачем завидуешь мне в совершенном возрождении? Зачем делаешь меня жилищем твари, когда я стал храмом Духа как Бога? Зачем одному у меня воздаешь честь, а другое бесчестишь, нечестиво рассуждая о Боге, чтобы отнять у меня благодать или – лучше сказать – меня самого отнять у благодати? Нет, новый богослов, или все почитай, или все бесчести, чтобы, при твоем нечестии, тебе быть хотя последовательным и не рассуждать о природе бестелесной неодинаково».[953]

Другие библейские свидетельства о Святой Троице приводятся у св. Григория, как и у других отцов, при раскрытии и изложении учения о каждом Лице Святой Троицы в отдельности. При этом, между прочим, нельзя не отметить того обстоятельства, что святые отцы не пользовались в этом случае тем ясным свидетельством, какое находится в первом послании св. Иоанна Богослова (5:7): трие суть свидетельствующии на небеси: Отец, Слово и Святой Дух: и сии три едино суть.[954] Св. Григорий приводит только слова следующего (8-го) стиха: трие суть свидетельствующии, дух, вода, кровь, и – именно по следующему поводу. Еретики (евномиане) возражали православным: «Единосущные счисляются, а не единосущные не счисляются (под счислением же разумеется подведение под одно число); отсюда необходимо следует заключение, что у вас три бога, между тем как мы свободны от этой опасности, потому что не признаем единосущия Лиц»; при этом они ссылались на библейский способ речи, по которому под один предикат или под одно число подводятся только предметы однородные и единосущные. Назианзин опровергает это возражение указанием на многочисленные места Священного Писания, к которым выраженное еретиками правило неприложимо. К числу последних он относит и приведенные слова св. Иоанна Богослова (1 Ин. 1:8), говоря при этом: «Ужели, по твоему мнению, Иоанн выражается неправильно, когда в соборных посланиях говорит, что „τρεῖς εἶναι τοὺς μαρτυροῦντας, τὸ πνεῦμα, τὸ ὕδωρ, τὸ αἷμα“? – Во-первых, потому, что осмелился счислять неоднородные вещи, тогда как ты усвояешь это только единосущным (ибо кто скажет, что перечисленные вещи одинаковой сущности?), а во-вторых, допустил этимологическую ошибку, поставив, вопреки правилам как твоим, так и грамматическим, слово „τρεῖς“ в мужеском роде при трех именах среднего рода (τὸ πνεῦμα, τὸ ὕδωρ, τὸ αἷμα)? Но что приличнее для Божества, – спрашивает Богослов своего противника, – употребить ли слово три в мужском роде и потом представить одно, одно и одно или, сказав: один, один и один, обозначить их тремя не в мужском, а в среднем роде?».[955]