Творения. Том первый. СЛОВА.

Дальнейшие возражения ариан и евномиан против православного учения о рождении Сына Божия от Отца касаются образа или способа этого акта и вытекают из ложного их понимания последнего в смысле естественного плотского акта. Св. Григорий Богослов всей силой вооружается против такого материального представления непостижимого Божественного акта рождения, устраняет безусловно всякую аналогию его с рождением тварей и рассматривает его как нечто превышающее человеческий разум и недоступное его пониманию. «Не важно же было бы рождение Сына, – говорит он, – если бы оно было постижимо и для тебя, который не знаешь и своего собственного рождения или если и знаешь, то очень мало и притом то, о чем стыдно и говорить, а между тем считаешь себя всезнающим». Указав после этого, как мало человек знает о своем собственном существе, как мало для него понятно его собственное рождение, связь его души с телом и т. п., Богослов продолжает: «Да если бы ты и постигал свое рождение, то отсюда еще не следует, что тебе известно и Божественное рождение. Но ты не знаешь и своего; как же тебе знать Божественное? Ибо насколько Бог непостижим в сравнении с человеком, настолько и Божественное рождение непостижимее твоего рождения. Для тебя важно знать и то, что Сын родился. А как? Знания этого я не могу приписать даже Ангелам, не говоря уже о тебе. Если хочешь, то я объясню тебе, как Он родился: Он родился так, как это знают родивший Отец и рожденный Сын. А все прочее неизвестно и превышает твою близорукость».[1001] Представляя рождение Сына Божия недоступным для человеческого разума с точки зрения православного учения, Назианзин в то же время напоминает своим противникам, что и их учение о тварности Сына Божия в сущности своей остается непонятным. «Ты спрашиваешь, – обращается он к своему противнику, – как Сын рожден? Но скажи мне: как Он сотворен, если, по твоему мнению, Он сотворен? И здесь то же затруднение. Ты скажешь, быть может, что Он сотворен волей и словом. Но этим ты сказал еще не все; остается договорить, откуда воля и слово имеют силу действия, потому что человек не так творит».[1002]

Понимая рождение Сына от Отца в смысле простого плотского акта, евномиане ставили такое возражение православным: «Всякое рождение сопровождается страданием; каким же образом рождение Сына бесстрастно (οὐκ ἐμπαθής)?».[1003] Св. Григорий отвечает им, что они имели бы основание спрашивать об этом, если бы рождение Сына было рождением плотским, органическим, человеческим (каково было рождение Сына Божия от Девы Марии), но так как это рождение – акт чисто духовный, как действие Слова, которое было у Бога, то очевидно их вопрос не имеет никакого смысла.[1004] Когда мы слышим о Сыне Божием, то и рождение должны представлять достойным Бога, чуждым всякого страдания, духовным. Как духовное (κατὰ τὸ πνεῦμα), рождение Сына Божия совершенно отлично от рождения плотского (κατὰ σαρκά). Если телесное рождение страстно, то духовное – бесстрастно. Устранив таким образом возражение противников, св. Григорий в свою очередь спрашивает их: «Каким образом Сын есть Бог, если Он – тварь (κτίσμα), а тварь – не Бог?» Затем, напомнив им, что страдание имеет место только в творении, и представив всю нелепость их понимания рождения Сына, как акта чисто физического, он заключает замечанием, что «Богу, обладающему бытием, отличным от нашего, необходимо приписывать и рождение, отличное от нашего».[1005]