Но не одно мнимое отсутствие ясных указаний Священного Писания на божество Духа Святого служило еретикам поводом к отрицанию последнего. Признание Духа Святого Божеством, равным и единосущным с Отцом и Сыном, по их понятиям, влекло за собой некоторые несообразности в самом понятии и представлении о Божестве. Отсюда, становясь на почву диалектики, духоборцы ставили православным несколько возражений, в сущности весьма слабых и вытекающих из их грубых и ошибочных представлений о внутренних отношениях в Божестве. Главнейшим возражением в устах их было следующее: «Дух есть нечто или нерожденное, или рожденное. Если Он – нерожденное, то будет два безначальных (δύο τὰ ἄναρχα): Отец и Дух. А если Он – рожденное, то Он рожден или Отцом, или Сыном. В первом случае будут два сына или брата, а во втором – явится у нас Бог внук (υἱωνός)».[1101]
Этот софизм, построенный еретиками на ложных, чисто материальных и ограниченных представлениях о происхождении Духа Святого от Отца по аналогии с человеческим происхождением, собственно говоря, не заслуживал даже серьезного внимания и опровержения. Однако ж св. Григорий не оставляет без внимания и его и в своем опровержении показывает, до какого абсурда доходят еретики в своих грубых и низких представлениях о Божестве. Прежде всего он замечает, что в отношении к Божеству нельзя мыслить ничего такого, что свойственно нам, людям, и что поэтому нет никакого основания переносить на Божество названия нашего родства. А потом он не допускает и самого деления, по которому еретики признают в Божестве только «нерожденное» и «рожденное», а среднего между ними – ничего; между тем как необходимо признать еще нечто среднее между ними, именно – «исходящее». «Так как мы не принимаем твоего первого деления, – говорит он своему противнику, – по которому не допускается ничего среднего между нерожденным и рожденным, то вместе с этим пресловутым делением тотчас же исчезают твои братья и внуки... потому что где ты поместишь Исходящее (τὸ ἐκπορευτόν), которое в твоем делении должно составлять средний член и которое признано Богословом получше тебя – нашим Спасителем, если только, следуя третьему своему завету,[1102] ты не исключил из Евангелия выражение: Дух Святой, иже от Отца исходит (Ин. 15:26)? Так как Он от Отца исходит, то – не тварь; а так как Он не есть рожденное, то – не Сын, и так как Он есть нечто среднее между Нерожденным и Рожденным, то – Бог».[1103] Далее, подобно арианам, исходя из неправильного понятия об отношении между Лицами Святой Троицы, македониане спрашивали православных, чего же недостает Духу, чтобы быть Ему Сыном, так как если бы у Него ни в чем не было недостатка, то Он был бы Сыном. На это возражение св. Григорий отвечает, что названия «Сын» и «Дух» и вообще названия Лиц Святой Троицы обусловливаются не недостатками Их, а – так сказать – различием Их проявления и взаимного отношения между Собою.[1104] Поэтому Дух Святой – не Сын не потому, чтобы Ему чего-либо недоставало, чтобы быть Отцом, в противном случае необходимо допустить, что и Отцу чего-то недостает, чтобы быть Сыном. Напротив, каждое Лицо Святой Троицы носит Свое особое название в силу Своего личного свойства, которым Оно отличается от двух других Лиц.[1105] Наконец, основываясь на различии имен Сына и Духа, македониане находили невозможным без противоречия утверждать божество и единосущие Духа Святого с Сыном Божиим. «Возможно ли, – говорили они, – чтобы от одного и того же один был Сын, а другой – не Сын, и притом оба были одинакового существа?» Но св. Григорий указывает своим противникам на то, что рождаемость и исхождение не составляют собой сущности (οὐσία), а только показывают образ бытия (τρόπος ὑπάρξεως), а на основании различия в образе бытия нельзя еще отрицать единосущия Сына и Духа. В доказательство этой мысли он берет несколько аналогий из царства животных, замечая, впрочем, при этом, что «трудно и бесполезно искать подобий небесного в земном».[1106] Как сравнительно лучшее в настоящем случае, он приводит, между прочим, следующего рода подобие. «Адам, – говорит он, – есть тварь Божия; Ева – часть этой твари; а Сиф – произведение того и другой. Несмотря на различие своего происхождения, они, однако ж, по природе тождественны между собой, одинакового существа. Следовательно, различно происшедшие могут быть одного существа. Я говорю это, конечно, не с тем, чтобы творение, или отделение, или другое что-нибудь материальное перенести на Божество, а чтобы только образно представить умосозерцаемое».[1107]