Таким образом, человек, по учению св. Григория, совмещает в себе две природы – духовную и материальную, которые, при существенном отличии и совершенной противоположности друг другу, соединены в нем таинственным и неизъяснимым образом. Это поразительное и чудесное сочетание двух совершенно различных естеств в человеке, конечно, не могло не обратить на себя внимания Богослова. Он хотел бы испытующим умом проникнуть в самую тайну связи души с телом, и это желание его тем сильнее и томительнее, чем темнее и загадочнее предмет его. Но, в сознании своего бессилия объяснить его, он проникается глубоким благоговением к творческой Премудрости, проявившейся в столь таинственном сопряжении души с телом, и, оставляя всякие попытки проникнуть в сущность этой тайны, только с изумлением останавливается перед ее, по-видимому, непримиримыми и несоединимыми контрастами. «Кто сотворил так премудро человека? – спрашивает он в одном своем „Слове“. – Кто соединил противоположное, сочетал персть с духом, составил живое существо (ζῶον), видимое и невидимое, временное и вечное, земное и небесное, стремящееся к Богу, но не постигающее Его, приближающееся к Нему, но далеко от Него отстоящее?».[1166]
В другом «Слове», рассматривая во всем творении целесообразность и величайший порядок, св. Григорий Богослов находит такой же порядок и в премудром устройстве природы человека, говоря: «Порядок из сочетания неразумного с разумным создал человека – животное разумное, таинственно и неизъяснимо соединил персть с умом и ум с духом, а чтобы показать еще более чудес в Своем творении, Он одно и то же и сохраняет, и разрушает».[1167]Но если для человека непостижима тайна соединения в нем двух противоположных природ в ее сущности, то, по крайней мере, в каком отношении находятся между собой эти природы, насколько можно судить по проявлениям их в настоящем, земном состоянии человека, и в чем должна заключаться деятельность человека по отношению к той и другой природе? При решении этих вопросов весьма важное значение имеет взгляд на материальное начало в человеке вообще. Древнейшее восточное миросозерцание с понятием о материи соединяло понятие о начале злом, грубом и несовершенном. Согласно с таким воззрением на материю вообще, и в человеке тело считалось началом злым, причиной всяких недостатков, несовершенств и пороков. Отсюда с логической необходимостью вытекало стремление к уничтожению тела, выражавшееся в действительности, как известно, в самых разнообразных способах самоуничтожения. Это грубое понятие о материи, как начале злом, было значительно смягчено греческой (Платоновой) философией. Но оно не было разрушено ею до основания: почти у всех греческих философов материя представляется то активным, то пассивным началом разделения, множественности, изменчивости и вместе с тем источником ошибок, слабостей и всякого рода несовершенств в человеке. Отсюда, если древнейшая идея самоуничтожения должна была потерять свое значение, то взамен ее выступила идея ограничения плоти, стремление к освобождению духа от пагубного влияния плоти, хотя и здесь не закрывался совершенно путь к всевозможным средствам к ограничению и умерщвлению плоти. Такое воззрение на телесную природу человеческую было усвоено некоторыми и христианскими мыслителями, хорошо знакомыми с греческой философией, в особенности Оригеном, который, между прочим, под влиянием воззрения на тело как источник всех слабостей, недостатков, греховных соблазнов, увлечений и падений человека в ограничении и умерщвлении своей плоти зашел уже слишком далеко, исказив свою физическую природу известным поступком самооскопления. Но собственно христианское воззрение на телесную природу человека чуждо всяких крайностей как в теоретическом, так и в практическом отношении. Тело человека, по мнению христианских богословов, не есть начало злое, но премудро созданный Богом организм духа, естественное его ограничение, сколько необходимое, столько же и благодетельное для него. Как начало низшее, противоположное духу и ограничивающее его в возвышенных стремлениях, оно нередко противоборствует духу и является причиной тех или других ошибок, слабостей и недостатков в человеке. Отсюда необходимо ограничение и сокращение его посредством тех или других аскетических подвигов и подчинение его духу.