Творцы грядущего

Буксир пристал к берегу, где мы прождали целый час, пока в шесть часов не раздался гудок и не пробудилась жизнь большого завода. С барж отбросы передают на завод «патерностером»[6]. Корыто аппарата опущено на баржу и по нему двигается материал к заводу. Через аппарат бежит бесконечная цепь; она имеет вид веревочной лестницы с металлическими корытцами вместо ступенек. Итальянцы-рабочие бросают в них отбросы, и корытца несут их до конца аппарата; там они попадают на другое полотно, которое доставляет их уже на верх здания. Я заметил, как один из итальянцев что-то поднял и потер об рукав рубашки; это был серебряный хлебный ножик. Рабочий прикусил его зубами, чтобы убедиться, что это настоящее серебро, и положил в горшок у своих ног.

Теперь я вижу у всех остальных рабочих такие же хранилища, куда они прячут свои находки. Они всматриваются в отбросы, словно ястребы; ведь это их доход, его доставляет им беспечность нью-йоркских обывателей. Но в это утро почти ничего не попадалось, кроме обыкновенных ножей и вилок.

– В прошлом году, – рассказывает здешний инженер, – один рабочий нашел кольцо с тремя крупными бриллиантами.

– Но как же такая вещь может попасть в мусор? – спрашиваем мы.

– Уж не знаю как. Может быть, какая-нибудь дама сняла кольцо перед умыванием, положила его в кухне на стол, да и забыла. А прислуга не обратила внимания на кольцо и смела вместе с крошками. Потом, вероятно, прислугу заподозрили в краже у хозяйки кольца и прогнали из дома.

– А вы не возвратили кольцо?

– О нет, мы этого не делаем; слишком было бы трудно разыскивать собственников. Рабочие могут оставлять себе все, что находят. В этом году, – продолжал он, – они набирают много фруктов, которые забраковывают нередко целыми вагонами, но иногда попадаются неиспорченные, и для них это праздник. Но с собой их мы не разрешаем брать, а потому исключена возможность продажи фруктов из отбросов.

Цепь аппарата проходила через низенькую решетку, за которой мальчики должны были выбирать из пробегающего мимо них мусора всякого рода жестянки и бутылки.

– Если бы можно было убедить людей не бросать в кухонные ящики вот этих вещей, – говорит заведующий, вздыхая, – нам не пришлось бы так часто производить ремонт. Жестянки, которые тут собираются, идут в металлолом, а бутылки сортируются. Те, на которых имеются имена и знаки, продаются обратно их владельцам, остальные отсылаем на фабрики стекла, где их переплавляют.

В главном здании отбросы опускают в большие котлы и кипятят их в течение десяти часов при непосредственном соприкосновении с паром.

За это время масса превращается в густую темную жидкость со своеобразным, сладковатым запахом песчаника, по-моему, а по мнению Брауна, «кофейной карамели». Запах «кофейной карамели» и такого сорта произведение! Нельзя сказать, чтобы он был неприятен, отталкивало только связанное с ним представление о кухонных отбросах, и чем дальше, тем хуже. Отделаться от этого, ставшего нам противным запаха, мы могли, только выбравшись с острова.

Еще несколько слов об этом супе. Он поступает затем под большие гидравлические прессы, где прессуется следующим образом: массу накладывают на пеньковую подстилку, заворачивают ее со всех четырех сторон и закладывают сверху рамой из деревянных дощечек; затем следующая пеньковая подстилка с отбросами, всего двенадцать пеньковых мешков. Сверху на мешки продолжительное время давит пресс, и вытекающая от давления темная жидкость стекает в различные чаны.

– Я думаю, что столько воды получается от пара, – замечаю я.

– Отчасти да. Но и в самых отбросах громадная масса воды. В пятидесяти килограммах едва ли двенадцать твердого вещества. Все остальное вода с прибавлением, может быть, одного килограмма масла. Вот из-за этого килограмма масла мы и работаем.

– А почему отбросы такие мокрые?

– Ну, мой милый, разве вам неизвестно, что фрукты и овощи почти сплошная вода. Может быть, вам кажется, что молоко самая жидкая пища, но нет, воды гораздо больше в огурцах, свекле, крыжовнике, чем в молоке. Когда ваша мать покупает на рынке фунт мяса, ей и в голову не приходит, что три четверти ее покупки – вода. Даже мука содержит воду; в обыкновенной пшеничной муке 12% воды, а если из нее пекут хлеб, то в нем воды почти наполовину. Вам трудно себе представить, что в огурцах воды больше, чем в винограде? В последнем воды столько же, сколько в яблоках, а в огурцах почти одна вода – 95%, в молоке 86%, а в винограде только 80%. Вы теперь видите, какая масса воды в кухонных отбросах.

Билл толкает меня.

– Это годится для газеты, – говорит он, и я от- мечаю эти цифры в моей книжечке.

Из-под пресса выходит почти сухая масса с небольшой примесью масла, его добывают промыванием массы нефтью и перегонкой.