Ты, тобою, о тебе

— Давай! — соглашаюсь я, и мы начинаем одновременно и коньяк, и разговор. И по мере того, как убывает коньяк — диалог наш разгорается, причем разгорается по ходу разговора всё ярче: ведь нас же, кафедральных говорунов, хлебом не корми — дай блеснуть всеми прелестями риторики! Да если еще их в состоянии оценить твой оппонент, да еще если эти прелести расцвечены парами алкоголя!..

— Ну, нагулялся? — откровенно насмехается надо мной Илья. — Поздравляю со свободой. Вот она, диалектика факта: в каждом минусе — свои плюсы. И моя книга — в самом деле, тебе в укор: теперь уже никто тебе не мешает пахать и пахать… Помнишь наш разговор перед твоей свадьбой? — слово "свадьба" он произносит с ироническим фырканьем.

— Помню, конечно, — отвечаю, — как ты меня жучил за Надежду.

— А ведь я был прав тогда: все эти порывы страсти, любовь, счастье — они же как песок для подшипников! Этот аппарат, — постучал Илья по лбу пальцем, — должен работать и постоянно давать результат.

— Понимаешь, в чем дело, Илюша?.. Счастья, наверное, и в самом деле нет. Но его ожидание, его промельки в жизни — вот в чем дело.

— Между прочим, уже видел ее с каким-то хлыщом. Легкомысленная ба…

— Молчи! Ни слова больше!

— Вот так всегда: за правду приходится страдать, — бормочет он. — Ладно, будем пить за пепел твоей сгоревшей любви.

— Может, тебе и не понять, — говорю ему после очередной порции коньяка, — но я нисколько не жалею этих лет.

— Ну, конечно, где же мне понять! — откровенно издевается он надо мной. — Только знаешь, что тебе скажу? В древних еврейских верованиях считалось, что у женщины нет души, и для вечной жизни спасаются только те, кого полюбит мужчина: на этом спасательном круге они переплывают в лучший мир. Так вот, по-моему, у них этот способ спасаться остался до сих пор…

— А ты прав — она и в самом деле отказалась от вечной жизни! — невесело рассмеялся я.

— Но Бог с ними! — пресек меня Илья. — Я, собственно, не об этом. Я же до сих пор помню, как ты сочинял стихи в институте, писал отличные курсовые и — о чем мы с тобой говорили. Ты извлекал из своей интуиции очень интересные вещи; ты хватал на лету и светился природным талантом — я тебе даже завидовал.

— Ты? Мне? Завидовал? — удивился я. — Это я тебе завидовал: столько знаешь, столько прочел! Мне казалось, ты родился в очках и с книжкой в руке. Да, честно говоря, я тогда всем вам, городским, завидовал — у вас всегда была фора передо мной.

— Сейчас речь не о твоей, а о моей зависти, — менторски поправил он меня. — Да, собственно, то не черная зависть у меня была — просто ревность; она заставляла меня преодолевать себя, свою лень, свою медлительность… Но твой талант, Вовка — что ты с ним сделал? Двенадцать лет назад ты мне говорил, что у тебя докторская в кармане — где она?

— В кармане, — сокрушенно ответил я.

— Вот-вот! В наши годы пора уже из своих трудов выжимать дивиденды, а ты? Извини меня, но на шестом десятке ты сидишь в этой норе, один, брошенный, и лепечешь, что ни о чем не жалеешь. По-моему, ты просто пребываешь в шоке — но надо же как-то выходить из него!.. Тебе бы женщину найти, тихую, скромную, без претензий, но — с квартирой, с каким-то бытом, и, как-то, опираясь на нее, что ли?..

— Ё-моё! — перебил я его. — Это что же, мне, столько лет жившему в звездном мире, ты предлагаешь "тихое" и "спокойное", с каким-то там бытом?

— Да, "тихое" и "спокойное"! — подтвердил Илья. — Хватит с тебя этого звездного мира, оставь его юнцам — а тебе, чтобы что-то еще успеть, пора запираться и работать, как вол — наверстывать упущенное!

— Нет, Илья, это уже не для меня, — отрицательно покачал я головой и при этом — оттого что хватил лишнего, что ли? — понес такое, о чем не помышлял сам, пока был трезвым: — Не знаю, что со мной будет дальше — знаю только одно: мне трудно жить без волнения: не хватает воздуха, света, который как-то освещает наши потемки и тот абсурд, в котором мы пребываем! Но этот свет и это волнение — только от влюбленности; ну не могу я без этого: мне нужна только та, что высекает из меня искры! В благодарность за это я готов отозваться всем, что у меня есть в душе, в интеллекте — это так украшает жизнь, Илья — а без этого ну не вижу я никакого смысла в том, чтобы чего-то достигать! Может, я избалован? Но, по-моему, хотеть этого — так естественно!