Ты, тобою, о тебе

Запыхавшись, она, наконец, догнала меня и впервые за время нашего общения улыбнулась.

— Ну, и о чем же мы будем говорить? — спрашиваю суховато.

— Обо всем, — заверила она меня.

— Но мне-то ведь на вокзал надо, — взглядываю я на часы.

— Я знаю, — решительно сказала она.

— Откуда?

— Студенты знают о преподавателях больше, чем Вы думаете. Я провожу Вас и задам всего несколько вопросов. Можно?

Я уж не стал советовать ей задавать вопросы вовремя: на лекциях.

— Ладно, идемте, — говорю, и мы пошли пешком, благо время мне еще позволяло и не было необходимости заходить по пути в хозяйственный и продуктовый магазины, и мы действительно поговорили дорогой обо всем понемногу, от библейской истории до модерна и до мельтешащей вокруг жизни. Чаще спрашивала она; но кое-чем поинтересовался и я у нее, и тут выяснилось, что живет она вдвоем с мамой — вот она, маленькая разгадка ее проблем: этой назойливо умной девочке не хватает всесильного и всезнающего доброго папы; сколько их обожглось на этом; сколько соблазнителей воспользовалось проблемами этих девочек!.. Правда, меня роль отца-искусителя не влекла — сама эта роль вызывала во мне некоторую эстетскую брезгливость.

А девица чем-то напомнила мне мою Ирину, только юную. Правда, для полного сходства девице не хватало крупной составляющей: некой хитрости и полной уверенности в себе юной самки, что ли, которых у Ирины было хоть отбавляй? Карина пугала меня своей прямолинейной настойчивостью: еще раза три потом провожала на вокзал, — однако никаких душевных волнений высечь во мне так и не смогла: я по-прежнему видел в ней лишь настырную любознательную отличницу и не парился по поводу несходимости наших с ней координат во времени и пространстве. Да и как иначе? Я не мог позволить себе легкомыслия ни влюбиться в нее, ни влюбить ее в себя: кроме страха быть разоблаченным какими-нибудь охотниками до разоблачений, на моем месте грех было размениваться на такие мелочи, как смутные влечения студентки, которая сама еще не знает, чего хочет: я ждал большего — может, даже главного: были, были предчувствия, — и я не хотел пропускать этого главного из-за каких-то мелочей… А всего через два месяца я встретил Тебя, и Ты заслонила собой всё остальное. В том числе и эту настойчивую девицу.

Карина же на пятом курсе благополучно вышла замуж и потерялась из виду. А года два назад опять обозначилась, уже на соседней кафедре, и мы теперь здоровались как старые знакомые… Выяснилось, между прочим, что живет она опять с мамой; о муже и детях народная молва умалчивала.

И не о ней ли доходил до Тебя смутный слух, когда Ты допытывалась у меня относительно "молодых филологинь", которые, будто бы, кишмя кишели у нас в институте и мечтали умыкнуть меня у Тебя?..

Карина — да уж и не Карина вовсе, а миловидная и еще молодая дама Карина Яковлевна — внешне почти не изменилась; правда, теперь в ее повадке исчезло бесстрашие — видно, успела наполучать за это шишек; зато прибавилось желания тихо жить и терпеливо делать институтскую карьеру.

* * *

Однажды, уже после развода с Тобой, в преподавательской столовой я попросил разрешения сесть со своим обедом за ее столик:

— Позволите?

— Да, конечно же, Владимир Иванович! — живо ответила она, одарив меня светом своих серых глаз, и, когда я сел — спросила: — У Вас в последнее время такой потерянный вид. У вас что-то случилось?

— Да, — согласился я. — Трудно пережил развод.

— А вы не пробовали утешить себя как-нибудь?

— Честно говоря, пока что не приходило в голову.

Она на секунду пристально в меня вгляделась — будто оценивая на глаз: чего я стою? — и тихо, так как кругом были люди, предложила:

— А Вы приходите в гости, на чай — развеяться.

— Да? — удивился я такому простому выходу из положения. — Когда?

— Когда хотите.

— Мне неловко нагружать Вас своими проблемами.

— Какие могут быть счеты! Мы же старые друзья?

— Конечно! Спасибо за поддержку…

Она неспешно закончила свой обед и перед тем, как встать и уйти, достала из сумочки и протянула свою визитку с домашним адресом и телефоном.

* * *

Я принял приглашение и следующим же вечером явился со скромными подарками, приличествующими рядовому визиту: букет золотистых хризантем и коробка конфет к чаю. Однако ехал я с некоторым волнением — правда, и иронизируя над собой: "Куда прешься, старый ты ловелас — никак не унимают тебя годы!" — и все же слабо надеясь, что, авось, чаепитие развернется в какие-то отношения с неизвестной степенью глубины (волновала именно неизвестная степень глубины) — ведь ничто этому не мешает: мы взрослые свободные люди, ничем как будто бы не обремененные…

Встречен я был Кариной Яковлевной радушно-сдержанно, снова омыт светом ее глаз и усажен за чай. В уютной, ухоженной квартире стояла тишина, но мне казалось, что, кроме самой Карины, кто-то здесь есть еще — дверь в одну из комнат была плотно прикрыта; оставалось впечатление, что этот кто-то сейчас выйдет познакомиться со мной, поэтому оставался настороже.

— Вы живете с мамой? — спросил я, наконец, Карину, желая упредить не мной расписанную программу.