Ты убит, Стас Шутов

С этого дня для Томы все изменилось. Если до этого она думала, что живет в кошмарном сне, то сейчас поняла, как сильно ошибалась.

Угрозами я заставил Гаврилова и Рыжакову отказаться от участия в танцах и добился того, что меня поставили с Томой. Мы стали ведущей парой, нас всем приводили в пример. Вместе мы смотрелись действительно здорово. На танцах я незаметно награждал Тому болезненными щипками: хотел оставить ей синяки, чтобы, глядя в зеркало, Тома вспоминала обо мне. Чтобы не переставала обо мне думать. Ни на минуту.

– Зачем, зачем все это, зачем? ― шептала она с дрожью и слезами, когда мы в очередной раз репетировали танец. Все пары исполняли «дорожку», шли на полупальцах по диагонали зала, руки партнеров вытянуты вперед, ладони партнерш ― на ладонях партнеров. Рука Томы была холодной и напряженной. Я сжимал ее кисть, хотя моя ладонь должна была быть расслабленной и служить просто опорой.

– Мне важно, чтобы ты поняла, как сильно сломала мне жизнь. ― Мой фальшивый ласковый тон, который никак не вязался с содержанием слов, всегда пугал Тому сильнее всего.

– Я понимаю, Стас. Я не могу себя простить, виню и буду винить всю жизнь…

Она не понимала, что этого недостаточно! Просто слова, и те не искренние! Она продолжала выставлять себя жертвой! И все вокруг считали ее жертвой. Даже Егор…

Преподавательница отвлеклась на Дашку с Ромой ― те во время исполнения «дорожки» ругались, наступали друг другу на ноги, пинали друг друга и мешали соседним парам. Остальным она дала задание повторять фигуру: партнер танцует вальсовую дорожку, а партнерша исполняет повороты под его рукой.

– Но что ты хочешь, чтобы я сделала? Скажи, как мне все исправить? ― Тома посмотрела на меня: ребенок, ожидающий наказания.

Я молчал, ответа не было. Я взял Тому за руку и поднял наши сцепленные руки над головой. Мы повторили повороты несколько раз и решили передохнуть. Я услышал возмущенный голос Даши: та жаловалась на бракованного партнера. Рома в ответ заявил, что у Даши лыжи вместо ног: она ему отдавила стопы до переломов. За «лыжи» Цаплин получил звонкую оплеуху. Преподавательнице пришлось разнимать драку.

– Я хочу, чтобы все знали, что то, как я поступаю с тобой – это правильно, ― задумчиво произнес я. ― Ты все заслужила. Я хочу, чтобы ты им это доказала.

Тома покачала головой.

– Ничто не заставит людей оправдать насилие. Это не норма, Стас. И самосуд – не выход.

Схватив Тому за талию, я с силой прижал ее к себе.

– Если самосуд не выход, тогда как проучить тебя, дрянь? ― Моя рука сжимала ее спину. На коже точно останутся отметины, я этого и хотел. ― Простить и отпустить? Не дождешься.

– Это было моей ошибкой, Стас. Как ты не поймешь? Сейчас я бы так не поступила, и ты это знаешь. Я была ребенком, я испугалась…

Она казалась сломленной, запертой в своей безысходности. Я задрожал от гнева.

– Еще раз это скажешь, и я тебя изобью, клянусь.

Она смело подняла глаза.

– Давай. Пока все отвлеклись. Станет легче. ― И Тома зажмурилась.

Но я лишь отпустил ее и слегка оттолкнул.

– Я ненавижу тебя за то, что тебе тут так беспечно жилось, пока моя жизнь рушилась. Это ужасно бесит. Ты не должна хорошо жить, Тома. Ты должна страдать.

– Ты ошибаешься. ― Она в упор смотрела на меня. Глаза блестели. ― Ты не знаешь, что со мной происходит с того самого дня. Ты даже не подозреваешь, в какой ад может катиться чья-то душа. Если бы ты влез в мою шкуру, то понял бы.

– Может, поменяемся? ― усмехнулся я и, протянув руку, накрутил локон Томы на палец и с силой дернул. Она поморщилась. ― Я не против.

– Тебе в моей шкуре не понравится.

– Не понимаю, это что, спор, кому тяжелее пришлось? ― холодно осведомился я и, вплотную приблизившись к Томе, схватил ее волосы. Перекинув вперед, растер их по ее лицу. Тома выглядела смешно и нелепо, но не смела поправить прическу. Покорно стояла, ожидая, что все само как-нибудь решится. Как же я любил ее в эту минуту ― свою послушную пугливую мышку. Со стороны могло показаться, что мы просто дурачимся. Но одному из нас точно было не до смеха.

Я сам поправил Томе прическу. Запустив в волосы пятерню, убрал их назад и нежно разгладил рукой, шепча:

– В этом споре ты проиграешь. Пока над кем-то измывались в лесу у костра, кто-то спокойно свалил домой и хомячил бабушкины плюшки…

Тома стыдливо обхватила себя руками, будто вдруг оказалась передо мной голой. Мне это понравилось. Я взял обе Томины руки в свои и развел их «лодочкой» в стороны, начиная элемент. Так я словно оголял ее душу.

– Повторим еще раз, ― сказал я отстраненно.

Медленно, изо дня в день, я уничтожал Тому. Теперь койоты часто нападали на нее по дороге в школу, когда рядом не было Егора. Я валил ее на землю, остальные хватали вещи, вытряхивали сменку и рюкзак и раскидывали содержимое на метры вокруг. Один раз ботинок Томы пинали аж до школьных ворот.