Ты убит, Стас Шутов

С этой мыслью Стас засунул руку в карман, вытащил пузырек. Высыпал на ладонь шестнадцать белых таблеток. Несколько секунд он задумчиво смотрел на них, словно не понимая, что с ними делать, а затем уверенно бросил в желоб. Поток воды унес таблетки к нижнему краю, где они, вращаясь в маленьком водовороте, скоро исчезли в сливе.

* * *

Стас понял, что должен подвести черту в следующую посиделку на крыше. Он должен открыть Кручу правду. Скрывать дольше было невыносимо. Круч стал занимать чересчур много места в жизни Стаса. Ежеминутно задавать в голове вопросы: «Ты помнишь меня? Ты знаешь, что ты сделал? О чем ты подумаешь, если узнаешь?» – было все мучительнее.

Ночь выдалась теплой и безветренной. Был звездопад. На крыше Круч хлебал свою отраву, а Стас, смотря на падающие звезды и вспоминая похожую ночь из детства, рассказывал Кручу о Томе. О том, какой важной была для него дружба с этой девочкой, как много она для него значила, значит и теперь. И о том, как он сломал Тому.

– Она была такой слабой и находилась так близко… Ее было чертовски просто во всем винить, ― сказал Стас. ― Но она не виновата. Мы оба были жертвами.

– Кто же тогда виноват? ― спросил Круч.

– Один кусок гнилого мяса, которого по ошибке назвали человеком, ― сказал Стас.

– Он вам что-то с-сделал?

Стас кивнул.

– Да… Нам было по двенадцать, когда мы наткнулись в лесу у костра на него и его прогнившую компашку нариков.

Говоря, он наблюдал за Кручем, ждал, когда у того поменяется лицо. Но пока Круч был спокоен.

– И что дальше? Что они с вами сделали?

– Там был главный. Такой жуткий пацан с добрыми глазами и коричневыми зубами. Он отпустил Тому, но оставил меня. Тома убежала, и я думал, она позовет на помощь. Но она не позвала. А я все ждал. Ждал, пока меня валяли, пинали, заставляли есть землю и битое стекло. Пока совали в ухо горящую палку и тушили струей мочи.

Голос Стаса слегка задрожал. Глаза намокли. И тут он услышал в ответ:

– Они ублюдки, Стас. Сочувствую. Денек у тебя был ужасный.

Круч говорил на удивление спокойно ― будто речь шла о тяжелом учебном дне, когда Стас получил сразу несколько двоек. Он… так ничего и не вспомнил?

– Знаешь, как зовут того главного, с темными зубами? ― спросил Стас, не отрывая взгляда от Круча. Оставался последний шаг.

– И как?

– Димой. А прозвище ― Круч.

С полминуты стояла тишина. Круч нахмурился, задумался, внимательнее вгляделся Стасу в лицо и наконец тихо сказал:

– Я… Я… Я ничего этого не помню.

– Что? ― переспросил Стас, не расслышав. Круч повторил.

Это было словно удар под дых. Стас ожидал чего угодно, только не этого. Тот день полностью перевернул его жизнь. Стас никогда его не забудет. Он помнил место до деталей ― каждое дерево, каждый звук и запах, все сказанные слова. И почему-то он вбил в голову, что Круч тоже должен был запомнить тот день. Да, пусть он не помнит Стаса, но день и то, что он сделал?! Как он мог забыть? И не вспомнить теперь, когда услышал об этом в красках? Впрочем, понимание пришло почти мгновенно, с горькой мыслью: «Какой же я дурак… Он творил лютую дичь каждый день. Это была его ежедневная забава: сегодня ― поджечь кошку бензином, завтра ― сунуть пацану в ухо горящую палку… Он не помнил своих жертв, их у него было слишком много».

Стаса захлестнула ярость. Круч сломал его жизнь ― и просто выбросил это из памяти. Как мусор. Никогда не случится ничего из того, что навоображал себе Стас. Круч никогда не раскается, потому что не помнит, в чем виноват.

Стас закричал:

– Не смей говорить мне, что ничего не помнишь!

– Но это правда так. ― Круч смотрел на него с жалостью. ― Я бы и хотел тебя вспомнить, но не могу. И… прости, Стас. За то, как я поступил с тобой. Мне жаль.

Круч замолчал. Не то, все не то… Стас открывал и закрывал рот, задыхаясь, словно рыба без воды, желая жадно заглотить слова, которых все не было. Хотелось поставить этот момент на репит, все переиграть, но так, как должно быть.

– Это нечестно, ― выдавил Стас. ― Я другого ждал. Я жил тем днем, Круч. Я с ума сходил все эти три долбанных года. Я каждый день видел твое лицо перед глазами. А ты взял и за секунду все обесценил.

Круч слушал с каменным лицом ― как будто закрылся от Стаса и от всего мира, ушел куда-то в себя. И ничего снаружи его не задевало, и, казалось, если рядом взорвется бомба, он даже не моргнет. А потом, задрав голову, Круч вдруг жутко засмеялся. Стас вздрогнул: Круч в эту минуту походил на сумасшедшего. Насмеявшись, он хрипло и тихо сказал:

– Стас, у меня снова все отобрали. Мне просто не дают жить. Как только что-то появляется ― забирают, выгребают все подчистую.

Стас замер в недоумении: что? К чему это? О ком он?

«Он просто обдолбанный. Не надо искать смысл в его словах. Круч ничего не понимает сейчас, ему на все плевать. Вон, он снова ржет…»

– Мой абонемент в чертово шипастое кресло никогда не кончится, он просто несгораемый! ― добавил Круч сквозь смех.

Стас уже жалел, что выбрал для откровений этот момент. А Круч, поднявшись на ноги, задрал голову и снова засмеялся.