Ты забыла свое крыло

Фома делал это так: шептался с оркестрантами, потом, поедая даму глазами, объявлял в микрофон что-нибудь вроде: «Посвящается прекрасной незнакомке. Танго: “Целуй меня”!» И шел приглашать. Наконец полковнику это наскучило, и вспыхнула честная мужская драка: я в ней не принимал участия, но при этом понимал, что нависла опасность над яствами на нашем столе, и доедал торопливо. Победила, как и должно было быть, справедливость — и после мощного удара полковника Фома рухнул на наш натюрморт. Честный полковник не стал его добивать, наоборот, дружески посоветовал пойти освежиться, и тот, с удивительным для него послушанием, последовал совету старшего по званию, быстро снял с себя верхнюю одежду, аккуратно сложил ее на стуле, вышел на палубу и со второго этажа махнул в воду. Последовал мощный всплеск, но я даже не повернулся: поведение Фомы отнюдь не было неожиданным. Скорее привычным. Он играл в водное поло и вряд ли мог утонуть.

Раздался пронзительный женский крик. Что еще, интересно, смог он удумать, находясь при этом в воде? Пожалуй, мне уже пора нести ответственность, вплоть до уголовной. Картина, которая мне открылась, когда я вышел на палубу, одна из наиболее красочных, увиденных мной. Какой-то абсолютно черный человек карабкался из воды на дебаркадер. В то время крупнотоннажные суда смело заходили и швартовались в устье Невы, и консистенция мазута была вполне достаточной для того, чтоб превратить Фому в негра. Над ним стояла женщина в белом халате и с пронзительным криком била его по голове поварешкой на длинной ручке. Над вечерней водою плыл мелодичный звон. Силы нашего друга явно кончались. Радостные посетители (вечер удался!), толпой, включая полковника, спустились на нижнюю палубу и объяснили красавице-поварихе, что это карабкается отнюдь не злыдень, а напротив, счастливый жених. Тут она подобрела, протянула ему рукоятку поварешки, а после даже позволила жениху вымыться в душе.

— Ты прямо как Фома Гордеев у Горького! — сказал я ему. Это он читал...

Веселье продолжилось. И вдруг ужас сковал наши члены: не было кольца!.. Раскаяние? Расплата? Отнюдь! Жизнь гуманней. Я вышел на эстраду и объявил, что у жениха нашего пропало кольцо. Что тут сделалось! Все бросились искать. И дамы в вечерних платьях, и кавалеры во фраках — рухнули на колени и поползли. И нашли! И нашел пионер, сын того самого полковника, с которым счастливый жених только что бился! Пионер поднял кольцо, и оно засияло! И никто не докажет мне, что жизнь не прекрасна!

...Свадьба, надо отметить, довольно спокойно прошла, кстати, на этом же дебаркадере. Один был напряг — когда некто неизвестный с посыльным прислал невесте роскошное колье.

— Выбрось! — сказал Фома.

И колье улетело.

Глава 4

— ...Можешь жить по уму? — говорил я ему.

Год уже миновал после женитьбы — а разруха в усадьбе Фомы все та же.

— Где ж его взять?!

— Ум у нее есть, — обнадежил его я.

Убигюль, надо заметить, уже поступила на заочное отделение в совсем непростой институт авиаприборостроения на специальность «аппаратура для космоса». Во размах! Управится с аппаратами — управится и с жизнью? При этом оставалась дикаркой — говорила мало и тихо. Но это и хорошо!

Тут вдруг перелетела через забор и упала у наших ног пустая бутылка.

— Во! День начался! — проговорил он. — И, как обычно, этот твой... Санчо Панса...

— Жос? Скорее теперь твой!

— ...швыряет через забор пустую бутылку, — Фома прямо упивался своим горем, — и это означает, что я немедленно должен бросить ему полную. Иначе — глухие угрозы! А порой появляется этот твой... Валентин! Одетый как король! И разглагольствует о нуждах культуры! Где, кстати, он работает?

— Пишет... — вздохнул я.

— Ну ясно, кто его прикормил!

Да, действительно, получилось так, что я пристроил его в журнал, он там пришелся ко двору, бичевал всех и вся и даже нас с Фомою корил, ласково-презрительно называя «соседи» (слава богу, не по именам), «шил» нам то политическую вялость, то, наоборот, непродуманные действия — в общем, тупые «соседи», серая масса... А ведь я его «породил»! И меня же перестали публиковать! «За беззубость!» И вот хохма: в аккурат тогда почти все зубы у меня выпали. Фома прокомментировал: «Очень смешно!»

Валентин притулился тут у отставной балерины... но как-то все больше — она со мной поделилась — о духовной близости с ней говорил.

А кочегарская карьера моя зачем-то успешно продвигалась: под мое управление уже и станция подмеса перешла! И Жоса определил кочегаром в «Торфянике». Прикинул: ну что уж такого особо мерзостного он сможет совершить на этом посту? Умудрился! Продал казенный уголь одной женщине — топить печку. Хотя, как прошедший инструктаж, знал, что наш уголь выделяет газ, который в котле удерживается, а в обычной печке — смертелен! К счастью (счастье, конечно, относительное), этой женщиной оказалась моя жена — а я как раз случайно вернулся. И вижу — она явно «плывет»! Думал, выпивши, как всегда. Но тут началась рвота!

На суде Жос держался амбициозно.

— Я только предложил!

Тут и она свой слабый голос подала:

— Он же не хотел отравливать меня!