Тысяча и одна ночь. Сказки Шахерезады. Самая полная версия

Он приказал подать питье, которое тотчас же и принесли, и лже-халиф, подойдя к Гарун-Эр-Рашиду и стоя перед ним, сказал:

Когда черед выпить дойдет до тебя, то пей этот напиток.

Они пили до того, что хмель ударил ими в голову.

– О, Джафар, – сказал Гаруи-Эр-Рашид своему визирю, – у нас нет такой посуды, как здесь. Как бы мне хотелось узнать историю этого молодого человека.

В то время как они потихоньку говорили друг с другом, молодой человек взглянул на них и, увидав, что визирь что-то шепчет халифу, сказал:

– Шептаться невежливо.

– Мы невежливости не хотим себе позволять, – отвечал визирь, – а товарищ мой говорил, что он объездил много стран и пировал со многими царями и великими полководцами, но таких пиров не видывал и такого веселого вечера, как сегодня, не проводил, за исключением только того, как говорят в Багдаде: от вина без музыки голова болит.

Услыхав эти слова, лже-халиф улыбнулся и рассмеялся. Он держал в руках палку, которой и хлопнул по круглой подушке; вслед за тем отворилась дверь, и из нее вышел сначала евнух с троном из слоновой кости и золота в руках; за ним вышла девица удивительной красоты и изящества. Евнух поставил трон, на который села девица, напоминающая красное солнышко на ясном небе. В руках у нее была лютня индейской работы, и, положив ее к себе на колени и наклонившись к ней, как кормящая мать к своему ребенку, она начала петь. Но сначала она просто сыграла двадцать четыре песни так хорошо, что поразила своих слушателей. Затем, заиграв снова первую песню, она пропела следующие стихи:

Язык любви в моем сокрытом сердце
С тобою говорит и сообщает,
Что я к тебе горю могучей страстью,
И доказательства того даю я
Моим терзаемым любовью сердцем,
Израненными веками моими
И постоянным током горьких слезь.
Любви не знала я до той поры,
Когда тебя всем сердцем полюбила:
Но властное постановленье
Бога решает поразить его созданье.

И когда лже-халиф услыхал эту песню, то он громко крикнул и разорвал на себе одежду; после чего перед ним тотчас же спустили занавеску, и приближенные принесли ему другое платье, более красивое, чем прежнее, и он надел его.

Все было по-прежнему, и когда кубок дошел до него, то он снова ударил палкой по круглой подушке, и вслед за тем отворилась дверь, и из нее евнух вынес золотой трон, а вслед за ним вышла девица еще более красивая, чем прежняя. Она села на трон, держа в руках такую лютню, которая могла смягчить сердца завистников, и пропела следующие стихи:

Могу я разве терпеливой быть,
С огнем любви в моем горячем сердце,
С ручьями слез, текущих из очей?
Клянусь Аллахом, никакой отрады
Нет в жизни, чтоб обрадовать меня.
И может ли быть счастлива душа,
Наполненная нестерпимой мукой?

Молодой человек, услыхав эти стихи, снова громко крикнул и разорвал на себе одежду, бывшую поверх рубашки; занавес опять спустили, и ему принесли другую одежду, которую он и надел.

Затем, заняв свое прежнее место, он по-прежнему вступил в оживленную беседу; и когда кубок дошел до него, он палкой ударил по круглой подушке, и евнух вошел в сопровождении девицы, более красивой, чем та, что выходила перед нею. Евнух принес с собою трон, на который девица села, с лютней в руках, и пропела следующие стихи:

О, прекрати разлуку, наконец,
И умертви твоей души жестокость,
Так как моя душа – существованьем
Твоим клянусь я в этом! – никогда
Не покидала мысли о тебе!
О, пожалей болезнь, печаль и мрачность
Влюбленного, который полон страсти,
Которая его поработила!
Его все тело страшно исхудало
От страстного желания свиданья,
И он согласья молит божества!
О, полная луна, которой место
В моей душе, возможно разве то,
Чтоб променял на смертную тебя я?

И снова, услыхав эту песню, молодой человек громко крикнул, разорвал на себе одежду, и опять его прикрыли опущенной занавеской и принесли ему другое платье.