Они вошли к нему в дом, и в сенях увидали занавески из голубого штофа, вышитого червонным золотом. Абу-Магомет Ленивый приказал одному из своих мальчиков свести Месрура в баню, бывшую в доме, и он повел туда евнуха. Месрур надивиться не мог на удивительную отделку стен и чудный мраморный пол. Баня была отделана золотом и серебром, а вода смешана с розовой водой. Мальчики с необыкновенным вниманием ухаживали за Месруром и его провожатыми и, вымыв их, одели в почетную одежду из парчи, затканной золотом; после чего Месрур и провожатые его вошли к Абу-Магомету, сидевшему в беседке. Над головой его висела занавеска из штофа, вышитая золотом, жемчугом и бриллиантами. А беседка была обложена подушками, шитыми золотом, и сам он сидел на матраце, положенном па ложе, отделанном бриллиантами. При входе Месрура он привстал, поздоровался с ним и, посадив его подле себя, отдал приказание подавать кушанья. Увидав стол, Месрур вскричал:
– Клянусь Аллахом, я не видал ничего подобного даже во дворце халифа!
Кушанья всевозможных сортов были расставлены на китайских блюдах с позолотой.
– Мы ели, – рассказывал после Месрур, – пили и веселились до самого вечера, когда он дал каждому из нас по пять тысяч червонцев. А на следующий день нас одели в почетное зеленое платье, шитое золотом, и относились к нам с большим почетом.
– Долее этого мы оставаться не можем, – сказал Месрур Абу-Магомету, – потому что боимся разгневать халифа.
– Потерпи только до завтрашнего дня, – отвечал ему Абу-Магомет Ленивый. – Завтра мы будем готовы и выедем с вами.
Они остались еще на день до следующего утра, когда мальчики подвели Абу-Магомету мула с золотыми седлом, убранного жемчугом и бриллиантами.
«Если Абу-Магомет, – подумал Месрур, – явится к халифу в таком великолепии, то тот непременно спросите его, откуда они взял столько денег».
После этого они простились с Магометом-Эс-Зубейди и, выехав из Эль-Башраха, ехали, не останавливаясь, до Багдада. Приехав в город, они тотчас же явились к халифу, и тот приказал Абу-Магомету сесть. Он сел и, почтительно обращаясь к халифу, сказал:
– О, царь правоверных, я привез тебе, как подобает, подарок. Не позволишь ли ты мне принести его?
– Отчего же, принеси, – отвечали халиф.
Абу-Магомет приказал принести сундук, которые он открыл и достал из него разные редкости и, между прочими, золотые деревья, листья которых были сделаны из белых изумрудов, а плоды – из красного яхонта и жемчуга, что привело халифа в немалое изумление. После этого принесен был второй сундук, из которого он вынул палатку из парчи, убранную жемчугом и яхонтами, изумрудами и хризолитами и всевозможными бриллиантами; на парче были вытканы всевозможные звери и птицы и осыпаны разноцветными драгоценными каменьями.
Все это очень понравилось халифу.
– О царь правоверных, – сказал Абу-Магомет Ленивый, – не думай, что я привез тебе все это потому, что боюсь чего-нибудь или хочу что-нибудь скрыть; но, говоря по правде, я человек из простого звания, и мне неприлично иметь вещи, пригодные только царю правоверных; кроме того, с твоего позволения, я позабавлю тебя фокусами, какие я умею делать.
– Ну, дай я посмотрю, что ты умеешь делать, – отвечал ему халиф.
– Слушаю и повинуюсь, – сказал Абу-Магомет, и затем, пожевав губами, он подмигнул украшением дворца, и все они наклонились к нему; потом, по его знаку, снова заняли свои прежние места. После этого он опять подмигнул, и перед зрителями явились комнатки с закрытыми дверями, и когда он обратился к ним с какими-то словами, то ему отвечали птицы своими голосами. Эр-Рашид очень этому удивлялся и спросил у него:
– Каким образом приобрел ты такую силу, о которой никто не знает, хотя тебя зовут просто Абу-Магометом Ленивым и отец твой был просто брадобреем в общественных банях и не оставил тебе ничего?
– О царь правоверных, – отвечал он, – выслушай мою историю, так как она замечательна. Будь она написана, она могла бы послужить уроком для людей.
– Ну, расскажи мне свою историю, – сказал халиф.
Абу-Магомет начал так:
– Знай же, о царь правоверных (да пошлет тебе Господь славу и власть), что в народе я известен под прозвищем Ленивого и что отец мой не оставил мне никакого состояния, отец мой, как ты справедливо сказал, был цирюльником в общественных банях. В юности я был так ленив, как никто в мире. Я был так ленив, что, уснув на солнце, я, несмотря ни на какой зной, ленился перейти в тень. Таким образом я прожил до пятнадцати лет, когда отец мой был взят Господом (да святится имя Его) и ничего не оставил мне. Но мать моя ходила в услужение, кормила и поила меня, а я лежал на боку. Однажды мать моя пришла ко мне, принесла мне пять серебряных монет и сказала мне:
– О сын мой, я слышала, что шейх Абул-Музафар решился ехать в Китай.
Шейх этот любил бедных и был человек добродетельный.
– Возьми эти пять серебряных монет, о сын мой, – прибавила она, – пойдем с ними к нему, и попросим его купить на них для тебя что-нибудь в Китае; может быть, ты получишь какой-нибудь барыш на купленное.