– О господин мой, – отвечал христианин, – не будь таким человеком, который делает одолжение и потом начинает упрекать им, или таким, о котором говорит поэт:
– О господин мой, – прибавил он, – я напился, но теперь я попросил бы тебя дать мне поесть чего-нибудь, что найдется у тебя в доме; чего бы ни было: кусочек хлеба, сухаря или луковицу.
– Вставай без возражений, – крикнул Али-Шер. – У меня в доме ничего нет.
– О господин мой, – продолжал христианин, – если у тебя нет ничего в доме, так вот возьми эту сотню червонцев и принеси чего-нибудь поесть с рынка, хотя бы только хлеба, для того чтобы мы могли разделить с тобой хлеб-соль.
«Поистине, этот христианин совсем сумасшедший, – подумал Али-Шер. – Но я возьму от него сто червонцев и принесу ему чего-нибудь на две серебряные монеты и посмеюсь над ним».
– О господин мой, – сказал христианин, – я желаю только чем-нибудь утолить голод, хотя бы куском хлеба и луковицей, лучшая еда та, что утоляет голод, а не роскошные яства, и как справедливо говорит поэт:
– Подожди, – сказал ему Али-Шер, – пока я запру свои комнаты и принесу чего-нибудь с рынка.
– Слушаю и повинуюсь, – отвечал христианин.
Али-Шер пошел и запер висячим замком комнаты и, взяв с собой ключ, пошел на рынок и купил сыру, меду, бананов и хлеба и принес купленное к христианину. Христианин, увидав его, сказал:
– О господин мой, ты купил столько, что тут достанет на десять человек, а я один. Может быть, ты покушаешь со мной?
– Ешь один, – отвечал Али-Шер, – потому что я сыт.
– О господин мой, – продолжал христианин, – мудрецы говорят: если хозяин не ест со своим гостем, то он человек неблагородный.
Али-Шер, услыхав эти слова, сел и стал есть с христианином, и только что хотел закончить, как христианин взял банан, очистил его, разрезал пополам и в одну из половинок засунул кусочек бенджа, смешанного с шумом, часть которого могла свалить слона. Затем он обмакнул эту половину в мед и сказал Али-Шеру:
– О господин мой, ради веры твоей, прошу тебя съесть этой еды.
Али-Шер посовестился не исполнить такой просьбы и, взяв банан, съел его, и лишь только бендж проник ему в желудок, как он упал лицом вниз и заснул крепким сном.
Христианин, увидав это, как жадный волк вскочил на ноги, взял ключ от комнаты и, оставив Али-Шера на полу, бегом бросился к своему брату и рассказал ему все, что случилось. Сделал же он это вот зачем. Брат этого христианина и был тот дрянной старик, который желал купить Зумуруду за тысячу червонцев и которого она отвергла и осмеяла в стихах. В душе он был неверный, а открыто выдавал себя за мусульманина; звали его Рашид-Эд-Дином. Когда Зумуруда отказалась идти к нему и осмеяла его в стихах, он пожаловался на нее своему брату-христианину, а брат его хитростью постарался похитить ее от Али-Шера.
– Не горюй, – сказал брату христианин, по имени Барзум, – я устрою так, что, не заплатив ничего, доставлю тебе эту рабыню.
Барзум был хитрый и ловкий злодей, он следил за Али-Шером, пока ему не удалось войти к нему в дом. Взяв ключи, он прибежал к брату и рассказал ему обо всем.
Рашид-Эд-Дин тотчас же сел на мула, взял с собою прислугу и отправился с братом к Али-Шеру, захватив с собой кошелек с тысячью червонцами, для того чтобы при встрече с вали он мог умилостивить его. Он открыл комнатку, и прислуга его, бросившись на Зумуруду, силой потащила ее, грозя убить, если она вздумает кричать. Дом же они оставили в таком виде, в каком нашли, не взяв из него решительно ничего, и Али-Шера оставили лежащим в сенях. Дверь в комнаты они заперли, и ключ положили подле него. Христианский же Рашид-Эд-Дин взял рабыню к себе в беседку и поместил ее со своими рабынями и наложницами.
– Ах ты, несчастная негодница, – сказал он ей, – я тот шейх, которого ты не желала иметь господином и которого ты осмеяла. Теперь ты мне досталась даром.
– Господь тебя накажет за это, – заливаясь слезами, сказала она, – что ты, противный старикашка, разлучил меня с моим милым.
– Ах ты, негодная дрянь, – вскричал он. – Так оказывается, что ты еще и влюблена, и вот ты увидишь, что я с тобой сделаю. Клянусь, что если ты не исполнишь моего приказания и не примешь мою веру, то я замучаю тебя.