Тысяча и одна ночь. Сказки Шахерезады. Самая полная версия

Она запечатала письмо и подала его мне; а я, взяв его, пошел в дом Юбера, сына Омера-Эш-Шейбани. Он был тоже на охоте, и в ожидании его я сел у входа. Вскоре он появился верхом на лошади, и при виде его, о царь правоверных, я был ошеломлен его красотой. Увидав меня у дверей дома, он соскочил с лошади и, подойдя ко мне, обнял и поклонился, и мне показалось, что я держу в своих обхятиях весь мир со всем его твореньем!.. После этого он свел меня в дом, и посадил на свое ложе, и приказал принести стол. Прислуга принесла стол из курасанского дерева, с золотыми ножками, уставленный всевозможными мясными блюдами, вареными и жареными.

– Протяни руку, – сказал мне Юбер, сын Омера, – и покушай нашего приготовленья.

– Клянусь Аллахом, – отвечал я, – я не прикоснусь к твоей еде до тех пор, пока ты не исполнишь моего желания.

– А какое твое желание? – спросил он.

Я подал ему письмо, и когда он прочел и понял его содержание, то разорвал его в клочья и бросил на пол, сказав:

– О Ибн-Мансур, какое бы желание ты ни имел, мы исполнили бы его, кроме желания, касающегося той, кто писал это письмо, так как этой особе я отвечать не намерен.

Я с негодованием вскочил, но он схватил меня за платье и проговорил:

– О Ибн-Мансур, я скажу тебе все, что она тебе говорила, хотя меня там и не было.

– Ну, что же она говорила мне? – спросил я.

Развез писавшая эти строки не сказала тебе, что если ты принесешь ей ответ, то получишь пятьсот червонцев, а если ответа не принесешь, то получишь сто червонцев за труды?

– Сказала, – отвечал я.

– Ну, садись со мной, – продолжал он, – ешь, пей и веселись, и получи пятьсот червонцев.

Я сел с ним ел, пил, веселился и занимал его приятными разговорами, и затем сказал:

– О господин мой, отчего нет у тебя в доме музыки?

– Это правда, что мы пили без музыки. Шеджерет-Эде-Дур! – крикнул он рабыню.

На этот зов ему отвечал из внутренних комнат женский голос, и молодая рабыня вышла, держа в руках индийскую лютню в шелковом чехле. Она села и, положив себе на колени лютню, сыграла двадцать одну песню и затем, начав снова с первой, прочла следующие стихи:

Кто сладостей и горестей любви
Еще не испытал, тот никогда
Возлюбленной присутствия и даже
Отсутствия не различает вовсе.
И тот, который уклонился прочь
С прямой стези любви, не различает
Ни сладости, ни жесткости пути!
И не переставал вести борьбу
С приверженцами страсти и любви,
Пока не испытал ее всю сладость
И горечь. Чашу горечи я пил
До той поры, когда я унижения
Не испытал раба и человека
Свободного в одно и то же время.
И сколько я ночей блаженных жил
С возлюбленной моей за пированьем
И пил напиток сладкий с уст ее.
Как коротки казались нам те ночи!
Их сумерки сменял рассвет мгновенно!
Судьба дала обет разъединить нас
И вот теперь исполнила обет!
Решение судьбы несокрушимо!
Кто может оказать сопротивление
Желанию Творца земли и неба?

Не успела рабыня кончить этой песни, как хозяин громко воскликнул и упал в обморок, на что рабыня вскричала:

– Ну, не накажи тебя Господь, о шейх! Мы давно уже пьем без музыки, боясь за нашего хозяина, так как ему всегда делается дурно. Отправляйся в отведенную тебе комнату и спи там.

Я пошел в отведенную мне комнату и проспал там до утра, когда ко мне явился мальчик с пятистами червонцев в кошельке.

– Вот деньги, обещанные тебе хозяином, – сказал он, – но только не возвращайся к девице, пославшей тебя, и забудь это дело, как будто ты о нем ничего не слыхал и мы ничего не слыхали.

– Слушаю и повинуюсь, – отвечал я.

Я взял кошелек и ушел, но дорогою рассуждал так: «Ведь девушка ждет меня со вчерашнего дня. Клянусь Аллахом, мне следует вернуться к ней и передать ей о нашем разговоре. Если же я не вернусь к ней, то она будет презирать всех моих соотечественников».

Поразмыслив таким образом, я пошел к ней и застал ее дожидающейся меня в дверях.

– О Ибн-Мансур! – вскричала она, увидав меня, – ты ничего не сделал для меня!

– Кто тебе сказал?