Тысяча и одна ночь. В 12 томах

— О милый мой, знай, что ты овладел всеми моими мыслями и наполнил любовью мое сердце. И с той минуты, как я увидала тебя, я не знаю сна и не могу ни есть, ни пить!

И я отвечал ей:

— И я также! Но мое счастье так безмерно, что я не могу жаловаться.

И она сказала мне:

— О дорогой мой, скажи, должна ли я прийти к тебе, или ты придешь в мой дом?

И я сказал ей:

— Я чужестранец и живу в кагане, где слишком много бывает разных посетителей, о госпожа моя. И потому, если ты доверишься моей дружбе и окажешь мне честь допустить меня в свой дом, счастье мое будет безгранично!

И она отвечала мне:

— Разумеется! Но сегодня я не могу принять тебя, потому что эта ночь — ночь пятницы. Но завтра, после полуденной молитвы, садись на твоего осла и спроси, где находится квартал Габаниат; и когда ты приедешь в этот квартал, узнай, где дом Бараката, бывшего правителя, известного под именем Абу Шама. Я живу в этом доме. И непременно приходи, потому что я буду ждать тебя.

И я исполнился радости, и после этого мы расстались. И я вернулся в каган Серур, где я жил, и провел всю ночь не смыкая глаз. Но на рассвете я поспешил встать, и переоделся, и надушился самыми нежными духами, и взял с собой пятьдесят золотых динариев, которые я завернул в платок. И я вышел из кагана Серур и направился к месту, которое носит название Баб-Зауйлат; там я нанял осла и сказал погонщику:

— Поедем в квартал Габаниат!

И он тотчас же отправился со мною, и мы приехали на улицу Дарб-аль-Монкари, и я сказал погонщику:

— Узнай, где на этой улице дом набоба[16] Абу Шамы.

И погонщик пошел и через несколько минут вернулся и сказал мне:

— Ты можешь сойти с осла.

И я сошел с осла и сказал ему:

— Иди впереди меня, чтобы я знал, куда идти!

И он довел меня до самого дома, и я сказал ему:

— Завтра утром ты вернешься сюда за мной и проводишь меня обратно в мой каган.

И погонщик отвечал мне:

— Я в твоем распоряжении!

Тогда я дал ему четверть динария, и он взял его и поднес к своим губам и потом к своему лбу, желая выказать мне свою благодарность, и удалился.

Тогда я постучал в двери дома. И мне отворили двери две девочки, две молоденькие девственницы, груди которых держались еще совершенно прямо и были белы и округлы, как две луны. И они сказали мне:

— Войди, о господин! Наша госпожа ожидает тебя с нетерпением. И пыл ее страсти к тебе отнял у нее сон, и она всю ночь не смыкает глаз.

И я вошел во двор и увидел великолепное здание, в котором было семь дверей. И весь фасад его был украшен окнами, выходившими в большой сад. И в этом саду были фруктовые деревья всех сортов и всех цветов; и он обильно орошался проточной водой; и всюду слышался говор птиц. Что касается самого дома, то он был весь из белого мрамора, так отполированного, что каждый мог видеть в нем всё изображение; и все потолки внутренних покоев были покрыты золотом; и вокруг всего дома всюду были надписи и рисунки разных форм; и все в этом доме очаровывало глаз. И весь двор был вымощен мрамором высокой ценности и всевозможных цветов. И посередине большой залы был водоем из белого мрамора, усаженный жемчугом и драгоценными камнями; и весь пол был устлан дорогими коврами, и все стены были увешаны тканями всех цветов; и вокруг стен стояли широкие диваны.

И не успел я войти и присесть…

Но, дойдя до этого места, Шахерезада заметила приближение утра и скромно умолкла.

А когда наступила

ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

До меня дошло, о счастливый царь, что купец продолжал такими словами свой рассказ маклеру-копту из Каира, который, в свою очередь, пересказывал его султану, царившему в этом городе Китая:

— И я увидел, что ко мне приближается молодая девушка, вся убранная жемчугом и драгоценными камнями, и лицо ее сияло, и глаза были подведены чернью. И она улыбнулась мне, и привлекла меня к себе, и прижала к своей груди. Потом она прильнула своими губами к моим губам и начала сосать мой язык.

И она сказала мне:

— Неужели я вижу тебя наяву, неужели это не сон?

И я отвечал ей:

— Я раб твой.

И она сказала:

— О, какой благословенный день! Какое счастье! Клянусь Аллахом, я не живу более и не нахожу больше удовольствия в еде и питье!

Я отвечал ей:

— И я тоже!

Потом мы принялись беседовать, и я был совершенно смущен этим приемом и сидел с опущенной головой.

Через несколько минут накрыли скатерть, и нам были поданы самые изысканные блюда: разное жаркое, фаршированные цыплята и всевозможные пирожные. И мы ели до насыщения, и она сама клала мне куски в рот и каждый раз приглашала меня есть самыми убедительными словами.

Потом мне подали кувшин и медный таз; и я умыл руки, и она также, и после этого мы надушились розовой водой с мускусом; и мы сели опять и занялись беседой.

И она произнесла следующие строки: