Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Тогда он очень смутился, прикрылся и жалобно спросил у насмешников:

— Зачем же вы отняли у меня девушку?

При этих словах они задрожали от смеха, и били в ладоши, и кричали ему:

— Не стыдно ли тебе, о поедатель гашиша, говорить так после того, как ты насладился всем, наевшись этого зелья?

Выслушав это, Канмакан не мог удержаться от смеха и смеялся до упаду. А потом сказал негритянке:

— Какой прелестный рассказ! И продолжение его, наверное, будет чаровать слух и пленять ум, и потому прошу тебя, продолжай!

А негритянка сказала:

— Без сомнения, о господин мой, продолжение так дивно, что ты забудешь все, что до сих пор слышал; и оно так удивительно и так увлекательно, что даже глухой задрожал бы от радости!

А Канмакан сказал:

— Так продолжай же! Я восхищен до крайности!

Но в ту самую минуту, как негритянка собиралась продолжить свой рассказ, Канмакан заметил, что у его палатки остановился какой-то всадник, который спешился и пожелал ему мира. Канмакан же ответил ему тем же. Тогда всадник сказал ему:

— Господин, я один из ста посланных визирем Данданом гонцов, которым приказано найти след молодого принца Канмакана, уже три года тому назад уехавшего из Багдада. Великий визирь Дандан успел возмутить все войско и весь народ против узурпатора престола Омара аль-Немана и заключил этого изменника в самую глубокую из подземных темниц. Теперь голод, жажда и стыд уже наверняка замучили его! Но скажи мне, о господин, не встретил ли ты случайно принца Канмакана, которому по праву должен принадлежать престол отца его?

Когда принц Канмакан…

На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что приближается утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

СТО СОРОК ТРЕТЬЯ НОЧЬ,

она сказала:

Когда принц Канмакан услышал это столь неожиданное известие, он обратился к своему верному Сабаху и совершенно спокойно сказал ему:

— Ты видишь, о Сабах, что все случается в назначенное время. Вставай же! И идем в Багдад!

При этих словах гонец понял, что находится пред лицом своего нового царя, и тотчас же распростерся и поцеловал землю между рук его; то же сделали Сабах и негритянка. А Канмакан сказал негритянке:

— Ты также последуешь за мною в Багдад, где и доскажешь мне эту сказку пустыни!

А Сабах сказал:

— Так позволь мне, о царь, бежать вперед и известить о твоем приезде визиря Дандана и жителей Багдада!

И Канмакан позволил ему это. Потом, чтобы вознаградить гонца за счастливую весть, он отдал ему в качестве подарка все палатки, весь скот и всех невольников, которых брал в боях в течение трех лет. А затем, предшествуемый бедуином Сабахом и в сопровождении сидевшей на верблюде негритянки, отправился в Багдад крупною рысью на коне своем Катуле.

Поскольку по приказанию принца Канмакана верный Сабах прибыл в Багдад на целый день ранее своего господина, то в несколько часов взволновал он весь город. И все жители, и все войско с визирем Данданом во главе и с тремя военачальниками, Рустемом, Тюркашем и Вахраманом, вышли за городские ворота в ожидании Канмакана, которого любили и которого еще недавно не надеялись когда-либо увидеть; и все выражали пожелания славы и благоденствия роду Омара аль-Немана.

Поэтому, как только показался принц Канмакан, скакавший во всю прыть на коне своем Катуле, радостные крики и благословения раздались отовсюду, и тысячи мужчин и женщин приветствовали его как своего царя. И визирь Дандан, несмотря на преклонные лета свои, бойко соскочил с коня, и приветствовал, и клялся в верности потомку стольких царей. Потом все вместе вошли в Багдад, а негритянка, сидя на верблюде, окруженном значительною толпою, рассказывала удивительнейшие вещи.

По приезде во дворец Канмакан прежде всего обнял великого визиря Дандана, вернейшего памяти царей своих, а затем и военачальников, Рустема, Тюркаша и Вахрамана; потом он пошел поцеловать руки у своей матери, которая рыдала от радости; после этого он спросил у матери:

— О мать моя, скажи, здорова ли двоюродная сестра моя Кудая Фаркан?

А мать отвечала:

— О дитя мое, ничего не могу сказать тебе об этом, ведь с той поры, как потеряла тебя, я ни о чем другом не думала, как только о твоем отсутствии!

А Канмакан сказал ей:

— Умоляю тебя, мать моя, узнай сама о ней и о тетке моей Нозхату!

Тогда мать пошла в покои, где жили теперь Нозхату и дочь ее Кудая Фаркан, и вместе с ними вернулась в залу, где ждал их Канмакан. Тогда-то и засияла истинная радость и произнесены были прекраснейшие стихи, и вот одни из тысячи:

Улыбка уст и жемчуг зубок милой!
Я пью ее на жемчуге своем!
Ланиты милой! Сколько поцелуев
Вас осыпали, сколько ласк любовных!
Волна кудрей, рассыпавшихся утром,
Когда их пальцы трепетно ласкают
И утопают в прядях золотых!..
И ты, мой верный меч, орудие ночное!
Мой беспокойный меч, всегда готов ты к бою!