Тысяча и одна ночь. В 12 томах

— О господин мой, госпожа моя просит тебя войти в приемную залу, где ты можешь отдохнуть до прибытия менялы.

И я повиновался и последовал за молодой девушкой в приемную залу; и не успел я войти, как в глубине залы поднялся тяжелый занавес, и четыре молодые невольницы внесли золотой трон, на котором сидела молодая девушка с лицом, прекрасным, как луна во время полнолуния, и с ожерельем на шее.

При виде ее непокрытого лица я почувствовал, что разум мой омрачился и сердце усиленно забилось. Но она сделала знак слугам своим удалиться, приблизилась ко мне и сказала:

— О свет моего глаза, разве всякое прекрасное существо должно поступать с такой жестокостью по отношению к той, которая любит его?

Я отвечал:

— Красота вся в тебе одной, а остатки ее, если только были они, распределены между другими смертными!

Она сказала мне:

— О ювелир Мухаммед ибн Али, знай, что я люблю тебя и что я воспользовалась этим средством только для того, чтобы заставить тебя прийти в мой дом.

И, проговорив эти слова, она наклонилась ко мне и прижала меня к себе, не спуская с меня своих томных глаз. Тогда я, крайне взволнованный, обхватил ее голову руками и осыпал ее поцелуями; и она отвечала поцелуями на мои поцелуи и прижимала меня к своим упругим грудям, так что у меня перехватило дыхание.

И тогда я понял, что не должен отступать, и я хотел выполнить то, что следовало. Но когда ребенок, совершенно проснувшись, смело потребовал своей матери, она сказала мне:

— Что ты хочешь сделать, о господин мой?

Я же ответил:

— Открыть, чтобы освободить и себя!

Она же сказала мне:

— Вряд ли ты сможешь так просто это сделать, поскольку дом мой еще не открыт и дверь в него надо пробить. И знай теперь, что я девственница и что еще ни один мужчина не касался меня. И если ты полагаешь, что имеешь дело с какой-нибудь неизвестной женщиной, с одной из многих в Багдаде, то поспеши разувериться в этом. Знай же, о Мухаммед ибн Али, что я сестра великого визиря Джафара; я дочь Яхьи ибн Халида аль-Бармаки.

^{В глубине залы поднялся тяжелый занавес, и четыре молодые невольницы внесли золотой трон, на котором сидела молодая девушка.}

Услышав эти слова, о господа мои, я вдруг почувствовал, что мой ребенок снова погрузился в глубокий сон, и я понял, как неприлично было с моей стороны слушать его призывы и хотеть успокоить его, прося помощи у юной девушки. И все же я сказал:

— О Аллах! О госпожа моя, не моя вина, если я хочу, чтобы мой малыш извлек выгоду из гостеприимства, оказанного его хозяину. Именно ты была достаточно добра со мной, чтобы приблизить меня к вратам твоего гостеприимства.

Она же ответила:

— Ты ни в чем не должен упрекать себя, напротив, если желаешь, ты достигнешь своих целей, но только законным путем. При помощи Аллаха все возможно! Я действительно полная госпожа над своими поступками, и никто не имеет права проверять их. Хочешь ли ты взять меня в качестве законной жены?

Я ответил:

— Конечно!

Тогда она послала за кади и свидетелями и сказала им:

— Вот Мухаммед ибн Али, сын покойного главы синдиката багдадских ювелиров Али. Он хочет жениться на мне и признает за мной в приданое это ожерелье, которое он отдал мне. Я принимаю это и изъявляю свое согласие.

И тотчас же был написан наш брачный договор, и после этого нас оставили одних. И невольники принесли нам напитки, кубки и лютни, и мы пили вдвоем, пока не прояснились души наши. Тогда она взяла лютню и запела:

Твой гибок стан, походка короля,
Страдаю я в разлуке от любви,
Ее огонь так жжет меня внутри!
Так дай мне чашу, чтоб его унять!

Когда же она закончила свою песню, я взял у нее лютню и показал, что тоже умею извлекать из нее дивные звуки, и выразил ей в стихах мою любовь следующими строками поэта:

О! Чудо ты! Ланиты у тебя
Прекрасней пламени, свежее, чем вода.
Для сердца моего огонь и влага ты!
Любовь к тебе и сладка и горька!

После этого мы увидели, что пора позаботиться о постели. Тогда я взял ее на руки и положил на роскошное ложе, которое приготовили для нас ее невольницы.

Дойдя до этого места своего рассказа, Шахерезада увидела, что близится утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ТРИСТА ДЕВЯНОСТО ВОСЬМАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И положил на роскошное ложе, которое приготовили для нас ее невольницы. Затем, раздев ее совершенно, я смог удостовериться, что она была нетронутой жемчужиной, и я могу уверить вас, что никогда во всей моей жизни не было у меня более приятной ночи, когда я до самого утра держал ее в своих объятиях, как держат голубку, уложив ее в руке.