Тысяча и одна ночь. В 12 томах

И продолжали они спрашивать в городах и селениях и искать в долинах и горах, на полях и в пустынях до тех пор, пока наконец не достигли берега моря. Тогда сели они на корабль, поплыли по морю и в один прекрасный день пристали к Горе-той-что-потеряла-свое-дитя.

Тогда визирь царя Дербаса спросил визиря царя Шамиха:

— Почему эта гора так называется?

Тот же ответил ему:

— Я сейчас объясню тебе. Знай, что однажды, в старинные времена, джинния из рода китайских джиннов спустилась на эту гору. Случилось так, что во время ее блужданий по земле она встретила человека, которого полюбила безумно, отчаянно. Но, опасаясь гнева джиннов своего рода, когда они узнают о ее приключении, она, когда уже не в силах была подавить пламень страсти своей, стала искать какое-нибудь уединенное место, куда могла бы спрятать своего возлюбленного от родственников своих — джиннов, — и наконец нашла эту гору, неведомую ни людям, ни джиннам, потому что стояла она в стороне от всех путей, по которым проходили люди или джинны. Она похитила своего возлюбленного и перенесла его по воздуху на этот остров, где и осталась с ним. И удалялась она отсюда только по временам, чтобы являться среди своих родных, и спешила тотчас же возвращаться тайком к своему милому.

И вышло из этого то, что по прошествии некоторого времени у нее родилось на этой горе множество детей. И вот каждый раз, как плававшие на своих судах купцы проходили мимо этой горы, им слышался детский крик, походивший на жалобные стоны матери. И говорили они себе: «На этой горе, верно, есть мать, потерявшая своих детей своих». Вот почему гору эту так называют.

Услышав это, визирь царя Дербаса был удивлен до крайности. Но они уже вышли на берег, подошли к дворцу и толкнули дверь.

Дверь тотчас же отворилась, и вышел евнух, сразу узнавший господина своего, визиря Ибрагима, отца Розы в чаше. Сейчас же поцеловал он у него руку и ввел его, его спутника и всю свиту во дворец.

Войдя во двор, визирь Ибрагим заметил среди слуг человека жалкого вида, которого он не узнал и который и был Радость Мира. Поэтому он спросил у людей своих:

— Откуда взялся этот человек?

Они же ответили:

— Это несчастный купец, потерпевший кораблекрушение и лишившийся всех своих товаров; ему одному удалось спастись. Впрочем, он человек безобидный, святой, который беспрестанно и с большим рвением совершает молитву.

Визирь не стал больше расспрашивать и вошел во дворец. Он направился в залы дочери, но не нашел ее там. Он спросил о ней у находившихся там ее молодых невольниц, но они ответили:

— Мы не знаем, как она ушла отсюда. Мы можем только сказать тебе, что она оставалась здесь среди нас очень недолгое время, а потом исчезла.

При этих словах визирь пролил обильные слезы и сымпровизировал такие стихи:

О дом, воспетый птичками любовно,
Чей был так горд и радостен порог
До той поры, покуда не пришел к тебе
Влюбленный бедный, горестно рыдая,
И увидал, что дверь твоя раскрыта
И всюду пусто! Ответь же мне,
Куда любовь запряталась моя,
Царившая когда-то здесь всевластно?
Здесь в счастье и почете прежде жили
Достойные вельможи; расстилались
Повсюду шелк, и бархат, и парча!
Увы, увы! Кто может мне сказать,
Какой удел постиг былых хозяев?

И когда закончил эти стихи визирь Ибрагим, он снова принялся плакать, стенать и жаловаться и наконец сказал:

— Невозможно избежать велений Аллаха и нельзя противиться тому, что Им предрешено!

Потом поднялся он на дворцовую террасу и нашел там ткани из Баальбека, привязанные к зубцам ограды и свисающие до самой земли. Тогда понял он, каким образом убежала его дочь, обезумевшая от любви и горя.

И в то же время увидел он двух больших птиц: ворона и сову, и, не сомневаясь, что они предвещают несчастье, он зарыдал и проговорил такие стихи:

К жилищу друга я пришел в надежде,
Что вид его угасит пламя страсти
И утолит мучения мои.
Но вместо друга я узрел — о горе! —
Лишь ворона зловещего с совой.
Их вид мне ясно говорил: «Жестоко
Ты разлучил два любящие сердца.
Теперь черед настал и для тебя
Устами прикоснуться к горькой чаше,
Что их испить заставил ты до дна!
Влачи же дни в слезах и угнетенье!»

И затем сошел он с террасы…

На этом месте своего рассказа Шахерезада увидела, что наступает утро, и скромно умолкла.

Но когда наступила

ЧЕТЫРЕСТА ДВЕНАДЦАТАЯ НОЧЬ,

она сказала: