Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Когда евнух услышал такие слова, он вскочил и хотел схватиться за меч, но меча в ножнах не оказалось. Это повергло его в ужас, и, дрожа всем телом, он приподнял занавес и вошел в залу. И увидел он на кровати свою госпожу, а с нею молодого человека, который так ослепил его своею наружностью, что он спросил:

— О господин мой, человек ты или джинн?

Царевич ответил:

— А ты, презренный раб и злокозненнейший из черных, как осмелился ты смешивать сынов царей Хосроев с дьявольскими джиннами и ифритами? — И, произнеся эти слова, он, гневный, как раненый лев, схватил меч и закричал евнуху: — Я зять царя, он выдал за меня свою дочь и приказал мне войти к ней ночью!

На это евнух ответил:

— О господин мой, если ты действительно человек, а не джинн, то наша молодая госпожа достойна красоты твоей, и ты стоишь ее более, нежели какой бы то ни было царь, сын царя или султана.

Затем евнух побежал к царю, громко крича, раздирая одежды свои и посыпая себе голову пылью. Услышав крики обезумевшего негра, царь спросил у него:

— Что за несчастье случилось с тобою? Говори скорей и короче, потому что ты испугал меня!

Евнух ответил…

На этом месте своего рассказа Шахерезада увидела, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ЧЕТЫРЕСТА ДВАДЦАТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

О царь, поспеши на помощь к своей дочери, джинн в образе царского сына овладел ею и поселился в ней! Надо бежать! Бежать за ним!

Услышав слова евнуха, царь пришел в страшное бешенство и чуть не убил его, потом он закричал:

— Как смел ты недоглядеть, потерять из виду дочь мою, когда я велел тебе смотреть за ней денно и нощно! Как смел допустить к ней ифрита и позволить ему овладеть ею?

И, обезумев от волнения, он бросился к зале царевны, где нашел бледных и дрожавших служанок, ожидавших его. Он спросил у них:

— Что случилось с дочерью моей?

Они отвечали:

— О царь, мы не знаем, что случилось во время нашего сна, но, когда проснулись, мы увидели в кровати царевны молодого человека, которого приняли за полную луну, так он был хорош собой, и он беседовал с нею очень мило и спокойно. Право, мы никогда не видели более красивого молодого человека. Однако мы спросили у него, кто он такой, а он ответил нам: «Я тот, за которого царь согласился выдать замуж свою дочь». А больше мы ничего не знаем. И не можем мы сказать тебе, джинн он или человек. Во всяком случае, мы можем уверить тебя, что он любезен, что намерения у него хорошие, что он скромен, благовоспитан, не способен ни на какое хотя бы малейшее дурное дело и вообще ни на что, заслуживающее порицания!

Когда царь услышал такие слова, он охладел в гневе своем и тревога его улеглась; тихо и со всевозможными предосторожностями приподнял он немного занавес и увидел лежащего около его дочери и мило разговаривающего очаровательнейшего из царевичей, лицо которого сияло, как полная луна.

Но это зрелище, вместо того чтобы успокоить его, напротив, возбудило в высочайшей степени его отцовскую ревность и опасения относительно сохранения чести его дочери. Поэтому он бросился на них с мечом в руке, взбешенный и свирепый, как шайтан. Но царевич, еще издали заметивший его, спросил у девушки:

— Это отец твой?

Она ответила:

— Да, разумеется!

Тогда царевич вскочил и, схватившись за меч, так страшно закричал перед лицом царя, что тот испугался.

Камар аль-Акмар, гневный и грозный, хотел уже броситься и заколоть его, но царь, понявший, что враг сильнее его, вложил меч в ножны и принял миролюбивый вид. Когда молодой человек уже наступал на него, он сказал самым вежливым и любезным тоном:

— О юноша, человек ты или джинн?

Тот ответил:

— Клянусь Аллахом, если бы я не уважал твоих прав наравне с моими собственными и не дорожил бы честью дочери твоей, я давно пролил бы кровь твою! Как осмелился ты смешивать меня с джиннами и ифритами, когда я царевич из рода Хосроев, тех, которые, если бы захотели овладеть твоим царством, сбросили бы тебя с трона, как игрушку, лишили бы почестей, славы и власти!

Эти слова внушили царю большое уважение к юноше, и он стал бояться за свою безопасность, поэтому и поспешил ответить:

— Если ты действительно царский сын, как же не побоялся ты проникнуть ко мне во дворец без моего разрешения, оскорбить мою честь и овладеть дочерью моей, объявляя, что я согласился выдать ее за тебя, между тем как я велел умертвить стольких царей и царских сыновей, которые хотели заставить меня отдать им ее в жены?! — И, возбуждаемый собственною речью, царь продолжал: — А теперь кто может спасти тебя от моей власти, если я прикажу рабам моим казнить тебя самой страшной из казней, что они сейчас же и привели бы в исполнение?!

Выслушав слова царя, царевич Камар аль-Акмар ответил:

— Поистине, я удивляюсь твоей близорукости и несообразительности! Скажи же мне, мог бы ты найти для своей дочери лучшего мужа, чем я? Видел ли ты когда-либо человека более бесстрашного или лучше одаренного, более богатого войском, рабами и землями?

Царь ответил: