Тысяча и одна ночь. В 12 томах

— Каким же образом лошадь может спуститься с крыши?! Поистине, мы никогда во всю свою жизнь не слыхивали ничего подобного!

Между тем посланный царя приехал во дворец и, взойдя на крышу, нашел там коня, показавшегося ему необыкновенно красивым, но, подойдя поближе и рассмотрев его, он увидел, что конь сделан из дерева и слоновой кости. Тогда посланный и все, кто его сопровождали, поняли, в чем дело, рассмеялись и стали говорить друг другу…

На этом месте своего рассказа Шахерезада увидела, что наступает утро, и скромно умолкла.

Но когда наступила

ЧЕТЫРЕСТА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ НОЧЬ,

она сказала:

А увидев, в чем дело, рассмеялись и стали говорить друг другу:

— Клянусь Аллахом! Не это ли конь, о котором говорил тот юноша? Несомненно, юношу следует считать сумасшедшим. Впрочем, нужно посмотреть, что во всем этом может быть верного. Ведь, может быть, это дело важнее, чем думают, а молодой человек действительно может оказаться человеком высокого звания и необыкновенных достоинств!

И, выражая такие мнения, они подняли деревянного коня и принесли его царю, между тем как все столпились вокруг, смотрели и изумлялись красоте, статности коня и богатству седла и сбруи. И сам царь много любовался и бесконечно восхищался всем этим; а потом спросил у Камара аль-Акмара:

— О молодой человек, так это твоя лошадь?

Царевич отвечал:

— Да, о царь! Это мой конь, и ты скоро увидишь, какие дивные вещи он тебе покажет.

Царь сказал:

— Так сядь на него!

Царевич ответил:

— Я сяду только тогда, когда все эти люди и воины перестанут толпиться вокруг него.

Тогда царь велел всем отдалиться на расстояние полета стрелы. А молодой царевич сказал:

— О царь, смотри хорошенько! Я вскочу на коня и галопом помчусь на твои войска, которые рассею направо и налево; и я вселю страх и ужас в сердца твоих воинов!

Царь же ответил:

— Делай теперь что хочешь, но, главное, не щади их, потому что они не будут щадить тебя.

И Камар аль-Акмар слегка оперся рукою о шею коня и одним прыжком вскочил в седло.

Со своей стороны, встревоженное войско выстроилось немного поодаль в тесные и шумные ряды; и воины говорили между собою:

— Когда этот юноша подъедет к нашим рядам, мы наколем его на наши пики и примем на лезвия мечей наших.

Но другие говорили:

— О Аллах! Какая жалость! Хватит ли у нас духу убить такого прекрасного юношу, такого нежного, изящного и привлекательного?!

А третьи говорили:

— О Аллах! Надо быть глупцами, чтобы верить, что легко будет нам справиться с этим молодым человеком. Нет сомнения, что если он пошел на такое дело, то только потому, что уверен в успехе. Как бы там ни было, все это доказывает его крепость, его доблесть, неустрашимость его души и сердца!

Камар аль-Акмар же, утвердившись в седле, повернул гвоздик, поднимавший коня, в то время как глаза всех были устремлены на него.

И тотчас же конь заволновался, забился, запыхтел, затоптал на одном месте, закачался, стал наклоняться вперед, назад и загарце-вал красивее самых выдрессированных лошадей царей и султанов. И вдруг бока его затрепетали, раздулись — и быстрее стрелы взвился он в воздух и полетел со своим всадником по прямой линии вверх, к небу.

Увидав это, царь едва сам не улетел от изумления и от бешенства и закричал своим военачальникам:

— Гей! Горе вам! Ловите! Ловите его! Он ушел от нас!

Но визири и военачальники ответили ему:

— О царь, разве человек может угнаться за птицей, у которой есть крылья? Это, без сомнения, не обыкновенный человек, а могущественный колдун, или ифрит, или марид. Аллах избавил тебя от него и нас избавил вместе с тобою. Возблагодарим же Всевышнего, Который соизволил спасти тебя и войско твое!

Тогда, в высочайшей степени встревоженный и взволнованный, царь вернулся во дворец свой и, войдя к дочери, рассказал ей обо всем происшедшем. А молодая девушка, узнав об исчезновении царевича, так огорчилась и пришла в такое отчаяние, так много плакала и убивалась, что опасно заболела и лежала на своей постели в жару и предавалась мрачным мыслям. Увидав ее в таком состоянии, отец принялся обнимать ее, качать на руках, прижимать к груди своей, целовать между глаз и повторять рассказ о том, что видел на мейдане.

— Дочь моя, — говорил ей отец, — благодари Аллаха (да будет прославляемо имя Его!) и славословь Его за то, что Он избавил нас от заведомого колдуна, от лжеца, соблазнителя, от вора, от свиньи!

Но что ни говорил он ей и как ни ласкал, ни утешал, она не слушала, не понимала и не хотела утешиться. Напротив, она еще больше рыдала, плакала, стенала и вздыхала:

— Клянусь Аллахом, не хочу ни есть, ни пить до тех пор, пока Аллах не соединит меня с моим милым, с моим очарователем. Я буду только плакать и погружаться в отчаяние!

Тогда отец ее, увидав, что не может утешить тоскующую дочь свою, сам очень огорчился, и печаль проникла к нему в сердце, и весь мир потемнел в его глазах.

И это все о царе и дочери его, царевне Шамс ан-Нахар.

На этом месте своего рассказа, Шахерезада увидела, что наступает утро, и скромно умолкла.

Но когда наступила

ЧЕТЫРЕСТА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ НОЧЬ,

она сказала: