Тысяча и одна ночь. В 12 томах

— Сын мой, я знала, что ты беден и потому вовсе не намеревалась лишить тебя твоего осла. Я оставила его для тебя у цирюльни-ка-магрибинца Хага Массуда, лавка которого находится вон там, как раз напротив. Я сейчас же отправлюсь к нему и попрошу его отдать мне осла. Подожди меня одну минутку.

И она поспешила к цирюльнику Хагу Массуду, чтобы предупредить его. Она вошла к нему с плачем, поцеловала у него руку и сказала:

— Увы мне![44]

Он спросил ее:

— Что с тобою, добрая тетушка?

Она ответила:

— Видишь ли ты сына моего, который стоит вон там, против твоей лавки? Он был по ремеслу своему погонщиком ослов. Но однажды он заболел: его всего прохватило сильным сквозняком, который испортил ему кровь, и от этого разум у него помутился, и он стал сумасшедшим. С тех пор он не перестает требовать своего осла. Как только он встает, он кричит: «Осел мой!» И когда ложится спать, он кричит: «Осел мой!» Проходя по улице, он тоже не перестает кричать: «Осел мой! Осел мой!»

Так вот один врач, лучший из врачей, сказал мне: «У сына твоего разум помутился и находится в большом расстройстве. И его ничем иным нельзя вылечить и привести в себя, как только вырвав оба задних коренных зуба и сделав прижигание на обоих висках посредством шпанских мушек или каленого железа».

Возьми же этот динарий за свои труды, позови его сюда и скажи: «Осел твой у меня. Иди сюда».

В ответ на это цирюльник сказал:

— Да не будь у меня маковой росинки во рту за целый год, тетушка, если я не сумею водворить осла его на место! — И тут же, обратясь к одному из своих подмастерьев, привычных ко всем работам по ремеслу, он сказал: — Поди накали докрасна два гвоздя. — Затем он крикнул погонщику ослов: — Эй! Сын мой, иди сюда! Осел твой у меня!

И в то время как погонщик входил в лавку, старуха вышла из нее и остановилась на пороге.

Но как только погонщик ослов вошел, цирюльник взял его за руку и провел в заднюю залу лавки, где, внезапно ударив его кулаком в живот и подставив подножку, повалил на пол, тогда как двое подмастерьев крепко-накрепко связали его по рукам и ногам, так что он не мог пошевелиться. Тогда сам цирюльник поднялся и всунул ему в горло пару клещей, похожих на клещи кузнеца, которые он употреблял для особенно упрямых зубов; затем одним сильным движением он сразу вырвал ему оба зуба. После чего, невзирая на все его вопли и корчи, взял щипцами один за другим накаленные докрасна гвозди и сильно прижег ему виски, призывая имя Аллаха для удачного излечения.

И когда цирюльник закончил эти две операции, он сказал погонщику:

— Йа Аллах! Мать твоя будет довольна мною! Я пойду позову ее, чтобы она могла убедиться в добросовестности моей работы и в твоем выздоровлении.

И пока погонщик ослов бился в руках подмастерьев, цирюльник вошел в лавку — лавка его была совершенно пуста, как будто все в ней было выметено сильным порывом ветра! Не осталось в ней ничего. Бритвы, ручные зеркала из перламутра, ножницы, медные утюги, тазы, рукомойники, салфетки, скамьи — все исчезло. Ничего, даже тени от всего этого не осталось. И старуха также исчезла. Ничего, даже духу от нее не осталось! И в довершение всего лавка была свежевыметена и помыта, как если бы ее только что сдали внаем.

При виде этого цирюльник в беспредельном бешенстве бросился в заднюю залу, схватил погонщика ослов за горло и стал трясти его, крича:

— Где мать твоя, сводница?

Несчастный погонщик, обезумев от боли и бешенства, ответил ему:

— А! Сын тысячи тряпок! Где моя мать?! Она покоится в мире у Аллаха!

Тогда цирюльник встряхнул его еще сильнее и закричал:

— Где мать твоя, старая блудница, которая привела тебя сюда и ушла, обокрав мою лавку?

Погонщик же, вздрагивая всем телом, собирался ответить, как вдруг в лавку вошли, возвращаясь со своих бесплодных поисков, остальные трое потерпевших: красильщик, молодой купец и еврей. И они увидели наступающих друг на друга цирюльника с вытаращенными глазами и погонщика с прижженными и вздувшимися в виде двух больших волдырей висками, с кровавой пеной на губах и висящими изо рта с обеих сторон вырванными зубами. Тогда они воскликнули:

— Что случилось?

И погонщик закричал во все горло:

— О мусульмане, защитите меня от этого поганца! — И он рассказал им, что случилось.

Тогда они спросили цирюльника:

— Для чего поступил ты так с этим погонщиком, о почтенный Массуд?

И цирюльник, в свою очередь, рассказал им, как лавка его оказалась опустошенной благодаря хитростям старухи. Тогда, не сомневаясь более, что злодеяние это совершено той же старухой, они воскликнули:

— Клянемся Аллахом! Виной всему проклятая старуха!

И все мало-помалу объяснились между собой и пришли к соглашению. Тогда цирюльник поспешил закрыть свою лавку и присоединился к четырем жертвам, чтобы помочь им в их поисках. Но бедный погонщик ослов не переставал стенать:

— Ах, мой осел! Ах, мои бедные зубы!

На этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ЧЕТЫРЕСТА СОРОК ВТОРАЯ НОЧЬ,

она сказала: