Читаем Тысяча и одна ночь. В 12 томах полностью

На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и с присущей ей скромностью умолкла.

А когда наступила

ЧЕТЫРЕСТА СОРОК ПЯТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И тогда вали был вынужден взять их с собой и отправиться вместе с ними в Багдад, во дворец эмира правоверных, халифа Гаруна аль-Рашида.

Им было разрешено предстать пред халифом, и они явились в диван, куда уже раньше них явился один из главных истцов — начальник стражи халифа Мустафа Бич Улиц.

Халиф, который всегда решал дела самолично, прежде всего опросил всех одного за другим; погонщика ослов первым, а вали — последним.

И каждый рассказал халифу свою историю со всеми подробностями от начала и до конца. Тогда халиф, весьма дивясь всему услышанному, сказал всем им:

— Клянусь честью предков моих племени Бани Аббас, ручаюсь, что все, что было у вас похищено, будет возвращено вам. Ты, погонщик ослов, получишь своего осла и денежное вознаграждение. Ты, цирюльник, получишь всю свою утварь и инструменты. Ты, купец, — свой кошелек и свое платье. Ты, еврей, — свои драгоценности. Ты, красильщик, — новую лавку. А ты, шейх арабов, — своего коня, свою одежду и столько подносов с медовыми оладьями, сколько сможет вместить душа твоя. Но прежде всего нужно разыскать старуху.

И, обратившись к вали и начальнику стражи Бич Улиц, он сказал им:

— Тебе, эмир Халед, также будут возвращены твои деньги — тысяча динариев. А тебе, эмир Мустафа, — драгоценности и платья супруги твоей и денежное вознаграждение. Но вы двое должны разыскать старуху. Я поручаю вам эту заботу.

При этих словах эмир Халед потряс одеждами своими и воздел руки к небу, восклицая:

— Ради Аллаха! О эмир правоверных, уволь меня от этого! Я не смею взять на себя еще раз исполнение этой задачи! После всех шуток, которые эта старуха сыграла со мною, я не ручаюсь, что она не изобретет опять какого-нибудь способа выйти из затруднения, одурачив меня!

А халиф засмеялся и сказал:

— Тогда поручи это кому-нибудь другому.

Он сказал:

— В таком случае, о эмир правоверных, отдай приказ разыскивать старуху самому ловкому человеку во всем Багдаде, начальнику стражи, твоей правой руке, Ахмеду Коросте. До сих пор, несмотря на всю его ловкость, на услуги, которые он мог бы оказать, и большое жалованье, которое он получает каждый месяц, ему нечего было делать.

Тогда халиф позвал его:

— Эй, мукаддем Ахмед!

И Ахмед Короста тотчас предстал пред лицом халифа и сказал:

— Приказывай, о эмир правоверных!

Халиф сказал ему:

— Послушай, мукаддем Ахмед, в Багдаде есть старуха, которая совершила то-то и то-то. И тебе вменяю я в обязанность отыскать ее и привести ко мне.

И Ахмед Короста сказал:

— Ручаюсь, что найду ее, о эмир правоверных!

И он вышел в сопровождении сорока стражей, тогда как халиф удержал подле себя пятерых, пострадавших от козней Далилы Пройдохи, и бедуина.

А в подчинении начальника стражи Ахмеда Коросты был человек, набивший руку в такого рода поисках, — Айюб по прозванию Верблюжья Спина. Имея обыкновение совершенно свободно разговаривать с начальником своим, бывшим мошенником Ахмедом Коростой, он подошел к нему и сказал:

— Мукаддем Ахмед, в Багдаде ведь не одна старуха, и найти ее будет очень нелегко, поверь бороде моей.

И Ахмед Короста спросил:

— Что же имеешь ты мне сказать об этом, о Айюб Верблюжья Спина?

Он ответил:

— Нас слишком мало, для того чтобы мы могли обойти весь город и схватить старуху; и я полагаю, что следовало бы попросить мукаддема Гассана Чуму присоединиться к нам вместе со своими сорока стражами, ибо он более опытен, чем мы, в такого рода предприятиях.

Но Ахмед Короста, не желая разделить честь поимки с другим, громко ответил, так чтобы слова его были услышаны Гассаном Чумой, стоявшим у ворот дворца:

— Клянусь Аллахом! О Верблюжья Спина, с каких это пор мы стали нуждаться в других, чтобы делать свои дела?!

И он гордо проехал верхом со своими сорока стражами мимо Гассана Чумы, смертельно оскорбленного этим ответом, а также и тем, что халиф избрал для этого дела одного Ахмеда Коросту, совершенно позабыв о нем, Гассане. И он сказал себе: «Клянусь бритой головой моей! Они еще будут нуждаться во мне!»

Что же касается Ахмеда Коросты, то едва только он выехал на площадь, расстилавшуюся перед дворцом халифа, как обратился к своим людям с речью, чтобы приободрить их, и сказал:

— О храбрые, вы должны разделиться на четыре отряда, чтобы обыскать все четыре квартала Багдада. А завтра около полудня сходитесь все в духане на улице Мустафы, где я буду ждать вас, и доложите, что удалось сделать или найти.

И, условившись таким образом о месте встречи, они разделились на четыре отряда и отправились каждый на свой участок, в то время как сам Ахмед Короста принялся обнюхивать все вокруг себя.

Что же касается Далилы и ее дочери Зейнаб, то они скоро узнали по слухам о поисках, которые халиф поручил Ахмеду Коросте с целью схватить старую плутовку, проделки которой являлись предметом разговоров во всем Багдаде. При этом известии Далила сказала дочери своей:

Перейти на страницу:

Все книги серии Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Похожие книги

Манъёсю
Манъёсю

Манъёсю (яп. Манъё: сю:) — старейшая и наиболее почитаемая антология японской поэзии, составленная в период Нара. Другое название — «Собрание мириад листьев». Составителем антологии или, по крайней мере, автором последней серии песен считается Отомо-но Якамоти, стихи которого датируются 759 годом. «Манъёсю» также содержит стихи анонимных поэтов более ранних эпох, но большая часть сборника представляет период от 600 до 759 годов.Сборник поделён на 20 частей или книг, по примеру китайских поэтических сборников того времени. Однако в отличие от более поздних коллекций стихов, «Манъёсю» не разбита на темы, а стихи сборника не размещены в хронологическом порядке. Сборник содержит 265 тёка[1] («длинных песен-стихов») 4207 танка[2] («коротких песен-стихов»), одну танрэнга («короткую связующую песню-стих»), одну буссокусэкика (стихи на отпечатке ноги Будды в храме Якуси-дзи в Нара), 4 канси («китайские стихи») и 22 китайских прозаических пассажа. Также, в отличие от более поздних сборников, «Манъёсю» не содержит предисловия.«Манъёсю» является первым сборником в японском стиле. Это не означает, что песни и стихи сборника сильно отличаются от китайских аналогов, которые в то время были стандартами для поэтов и литераторов. Множество песен «Манъёсю» написаны на темы конфуцианства, даосизма, а позже даже буддизма. Тем не менее, основная тематика сборника связана со страной Ямато и синтоистскими ценностями, такими как искренность (макото) и храбрость (масураобури). Написан сборник не на классическом китайском вэньяне, а на так называемой манъёгане, ранней японской письменности, в которой японские слова записывались схожими по звучанию китайскими иероглифами.Стихи «Манъёсю» обычно подразделяют на четыре периода. Сочинения первого периода датируются отрезком исторического времени от правления императора Юряку (456–479) до переворота Тайка (645). Второй период представлен творчеством Какиномото-но Хитомаро, известного поэта VII столетия. Третий период датируется 700–730 годами и включает в себя стихи таких поэтов как Ямабэ-но Акахито, Отомо-но Табито и Яманоуэ-но Окура. Последний период — это стихи поэта Отомо-но Якамоти 730–760 годов, который не только сочинил последнюю серию стихов, но также отредактировал часть древних стихов сборника.Кроме литературных заслуг сборника, «Манъёсю» повлияла своим стилем и языком написания на формирование современных систем записи, состоящих из упрощенных форм (хирагана) и фрагментов (катакана) манъёганы.

Антология , Поэтическая антология

Древневосточная литература / Древние книги
Пять поэм
Пять поэм

За последние тридцать лет жизни Низами создал пять больших поэм («Пятерица»), общим объемом около шестидесяти тысяч строк (тридцать тысяч бейтов). В настоящем издании поэмы представлены сокращенными поэтическими переводами с изложением содержания пропущенных глав, снабжены комментариями.«Сокровищница тайн» написана между 1173 и 1180 годом, «Хорсов и Ширин» закончена в 1181 году, «Лейли и Меджнун» — в 1188 году. Эти три поэмы относятся к периодам молодости и зрелости поэта. Жалобы на старость и болезни появляются в поэме «Семь красавиц», завершенной в 1197 году, когда Низами было около шестидесяти лет. В законченной около 1203 года «Искандер-наме» заметны следы торопливости, вызванной, надо думать, предчувствием близкой смерти.Создание такого «поэтического гиганта», как «Пятерица» — поэтический подвиг Низами.Перевод с фарси К. Липскерова, С. Ширвинского, П. Антокольского, В. Державина.Вступительная статья и примечания А. Бертельса.Иллюстрации: Султан Мухаммеда, Ага Мирека, Мирза Али, Мир Сеид Али, Мир Мусаввира и Музаффар Али.

Гянджеви Низами , Низами Гянджеви

Древневосточная литература / Мифы. Легенды. Эпос / Древние книги