Читаем Тысяча и одна ночь. В 12 томах полностью

— О дочь моя, мне нечего опасаться всех этих людей, раз Гассан Чума не с ними; ибо Гассан — единственный человек в Багдаде, прозорливости которого я опасаюсь, так как он один знает меня и тебя. И он может, если захочет, хотя бы сегодня явиться и схватить нас, так что мы не найдем никакого способа спастись от него. Возблагодарим же Защитника, Который хранит нас!

А дочь ее Зейнаб ответила ей:

— О матушка моя, какой великолепный случай представляется нам теперь сыграть злую шутку с этим Ахмедом Коростой и его сорока дуракам. Какая бы это была радость, о матушка моя!

Далила же ответила:

— О дочь чресл моих, я чувствую себя сегодня не совсем здоровой и рассчитываю на тебя, чтобы одурачить этих сорок и одного разбойников. Это вещь немудреная, и я не сомневаюсь в твоей ловкости.

Тогда Зейнаб, которая была молода, хороша собой и стройна, с темными глазами на очаровательном светлом лице…

На этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что наступает утро, и скромно умолкла.

Но когда наступила:

ЧЕТЫРЕСТА СОРОК ШЕСТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

А это вещь немудреная, и я не сомневаюсь в твоей ловкости.

Тогда Зейнаб, которая была молода, хороша собой и стройна, с темными глазами на очаровательном светлом лице, тотчас же встала, оделась с большим изяществом и накинула на лицо свое легкое покрывало из шелковой кисеи, так чтобы блеск глаз ее стал более томным и чарующим. И, нарядившись таким образом, она подошла поцеловать мать свою и сказала ей:

— О матушка, клянусь девственной чистотой моей, что совершенно покорю тех сорок и одного и сделаю их своей игрушкой!

И она вышла из дому и отправилась на улицу Мустафы, и вошла в духан, который содержал Хаг Карим из Мосула.

Тут она прежде всего очень мило поприветствовала Хага Карима, хозяина духана, который был совершенно очарован этим, и он ответил ей еще более радушным приветствием. Тогда она сказала ему:

— Йа Хаг Карим, вот тебе пять динариев, если ты согласен уступить мне до завтра твою большую заднюю залу, куда я хочу пригласить некоторых друзей с условием, чтобы обычные посетители туда не входили.

Он ответил:

— Клянусь жизнью твоей, о госпожа моя, и жизнью прекрасных твоих очей, что согласен уступить тебе эту залу даром, обязав тебя только не жалеть напитков для своих гостей!

Она улыбнулась и сказала ему:

— Те, которых я приглашаю, подобны кувшинам, в которых горшечник забыл сделать дно. Вся твоя лавка по части напитков будет опустошена. Уж насчет этого будь спокоен.

И она тотчас отправилась домой, взяла осла, принадлежавшего погонщику ослов, и коня, похищенного у бедуина, навьючила на них матрасы, ковры, скамейки, скатерти, подносы, тарелки и прочую утварь и поспешно возвратилась в духан, где, разгрузив осла и лошадь, разместила привезенные вещи в нанятой ею большой зале. Затем она разостлала скатерти, расставила кувшины с питьем, чаши и кушанья, которые закупила, и, покончив с этим, пошла и встала у дверей духана.

Немного времени спустя после того как она вышла к дверям, она увидела вдали десять стражей Ахмеда Коросты, во главе которых выступал с самым суровым видом Айюб Верблюжья Спина. И направлялся он как раз к этой самой лавке вместе с остальными девятью и, в свою очередь, увидел прекрасную девушку, которая позаботилась приподнять как будто по нечаянности тонкое покрывало, закрывавшее лицо ее. И Верблюжья Спина был одновременно ослеплен и очарован юной прелестью и красотой ее и спросил:

— Что ты здесь делаешь, о девушка?

Она ответила, бросив на него исподлобья томный взгляд:

— Ничего. Жду судьбу свою! А ты не мукаддем ли Ахмед?

Он сказал:

— Нет, клянусь Аллахом! Но я могу заменить его, если дело идет о какой-нибудь услуге, которую ты ждешь от него, ибо я его подчиненный Айюб Верблюжья Спина и раб твой, о глазок газели!

Она снова улыбнулась ему и сказала:

— Клянусь Аллахом! О стражник, если бы вежливость и хорошие манеры нуждались в надежном убежище, то избрали бы вас сорок в качестве провожатых. Зайдите же сюда, добро пожаловать! Дружеский прием, который вы у меня найдете, будет лишь данью почтения таким милым гостям.

И она ввела их в приготовленную залу и, пригласив сесть вокруг больших подносов с напитками, стала угощать их вином, смешанным с сонным зельем. И потому едва только осушили они первые чаши, как все десять повалились на спину, точно пьяные слоны или почувствовавшие головокружение буйволы, и погрузились в глубокий сон.

Тогда Зейнаб вытащила их одного за другим за ноги и, навалив друг на друга в глубине залы, прикрыла их широким одеялом, задернула над ними большой занавес и, приведя все в порядок, снова вышла к дверям духана.

Вскоре появился второй отряд из десяти стражей и, также поддавшись очарованию темных глаз и светлого личика прекрасной Зейнаб, подвергся той же участи, что и предыдущий, а затем и третий, и четвертый отряды. А девушка, свалив их в кучу за большим занавесом, снова привела все в порядок в зале и вышла поджидать прибытия самого Ахмеда Коросты.

Перейти на страницу:

Все книги серии Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Похожие книги

Манъёсю
Манъёсю

Манъёсю (яп. Манъё: сю:) — старейшая и наиболее почитаемая антология японской поэзии, составленная в период Нара. Другое название — «Собрание мириад листьев». Составителем антологии или, по крайней мере, автором последней серии песен считается Отомо-но Якамоти, стихи которого датируются 759 годом. «Манъёсю» также содержит стихи анонимных поэтов более ранних эпох, но большая часть сборника представляет период от 600 до 759 годов.Сборник поделён на 20 частей или книг, по примеру китайских поэтических сборников того времени. Однако в отличие от более поздних коллекций стихов, «Манъёсю» не разбита на темы, а стихи сборника не размещены в хронологическом порядке. Сборник содержит 265 тёка[1] («длинных песен-стихов») 4207 танка[2] («коротких песен-стихов»), одну танрэнга («короткую связующую песню-стих»), одну буссокусэкика (стихи на отпечатке ноги Будды в храме Якуси-дзи в Нара), 4 канси («китайские стихи») и 22 китайских прозаических пассажа. Также, в отличие от более поздних сборников, «Манъёсю» не содержит предисловия.«Манъёсю» является первым сборником в японском стиле. Это не означает, что песни и стихи сборника сильно отличаются от китайских аналогов, которые в то время были стандартами для поэтов и литераторов. Множество песен «Манъёсю» написаны на темы конфуцианства, даосизма, а позже даже буддизма. Тем не менее, основная тематика сборника связана со страной Ямато и синтоистскими ценностями, такими как искренность (макото) и храбрость (масураобури). Написан сборник не на классическом китайском вэньяне, а на так называемой манъёгане, ранней японской письменности, в которой японские слова записывались схожими по звучанию китайскими иероглифами.Стихи «Манъёсю» обычно подразделяют на четыре периода. Сочинения первого периода датируются отрезком исторического времени от правления императора Юряку (456–479) до переворота Тайка (645). Второй период представлен творчеством Какиномото-но Хитомаро, известного поэта VII столетия. Третий период датируется 700–730 годами и включает в себя стихи таких поэтов как Ямабэ-но Акахито, Отомо-но Табито и Яманоуэ-но Окура. Последний период — это стихи поэта Отомо-но Якамоти 730–760 годов, который не только сочинил последнюю серию стихов, но также отредактировал часть древних стихов сборника.Кроме литературных заслуг сборника, «Манъёсю» повлияла своим стилем и языком написания на формирование современных систем записи, состоящих из упрощенных форм (хирагана) и фрагментов (катакана) манъёганы.

Антология , Поэтическая антология

Древневосточная литература / Древние книги
Пять поэм
Пять поэм

За последние тридцать лет жизни Низами создал пять больших поэм («Пятерица»), общим объемом около шестидесяти тысяч строк (тридцать тысяч бейтов). В настоящем издании поэмы представлены сокращенными поэтическими переводами с изложением содержания пропущенных глав, снабжены комментариями.«Сокровищница тайн» написана между 1173 и 1180 годом, «Хорсов и Ширин» закончена в 1181 году, «Лейли и Меджнун» — в 1188 году. Эти три поэмы относятся к периодам молодости и зрелости поэта. Жалобы на старость и болезни появляются в поэме «Семь красавиц», завершенной в 1197 году, когда Низами было около шестидесяти лет. В законченной около 1203 года «Искандер-наме» заметны следы торопливости, вызванной, надо думать, предчувствием близкой смерти.Создание такого «поэтического гиганта», как «Пятерица» — поэтический подвиг Низами.Перевод с фарси К. Липскерова, С. Ширвинского, П. Антокольского, В. Державина.Вступительная статья и примечания А. Бертельса.Иллюстрации: Султан Мухаммеда, Ага Мирека, Мирза Али, Мир Сеид Али, Мир Мусаввира и Музаффар Али.

Гянджеви Низами , Низами Гянджеви

Древневосточная литература / Мифы. Легенды. Эпос / Древние книги